3. Догоревшее руно
У меня в сердце новый норов,
В сердце бледная грусть залегла;
Бледнее, чем лица актеров,
Потерявших свои зеркала.
Ревностью, конечно, измучен,
Я удавил больную любовь.
Мне безразличен скрип уключин,
В лодке от меня уплывшей вновь.
«Все страны обойди, объезди. —
Золоторуннее не найдешь».
Верно, вечерние созвездья
Мне навязывали эту ложь.
Но любовь моя не привыкла,
Что не допито ее вино. —
Клеопатры моего цикла.
Догорело рыжее руно.
В последний раз
Палладе Богдановой-Бельской
Обожги в последний раз,
Как обугленным железом,
Глаз, миндалевидных глаз,
Семитическим разрезом.
В барельефах старых ваз
Мы угаданы: ведь завтра
Двинут кормы на Кавказ
К новым ласкам аргонавта.
Много сказок, кроме нас,
В давних свитках время стерло.
Уст оправленный алмаз,
Как в стекло, вонзай же в горло! —
Окровавится атлас,
Будет душно в красных сводах.
Жалом глаз, за долгий отдых,
Обожги в последний раз.
Кровавое рондо
Звезда мне рассекла сердце…
М.А. Кузмин
Поторопись, уверенный анатом.
Забота ль нам, что скальпель слишком туп. —
Не может сердце снова стать пернатым,
Рассечено рассеченным гранатом
Таких немыслимо-кровавых губ.
Еще живет, и каждый жизнен атом. —
Не надо этих любопытных луп,
Что вену тонкую являют нам — канатом.
Поторопись! —
Нам суждено (сегодня, здесь женатым)
Исторгнуть кровь: — на месте сладких круп
Приятный дар неведомым пенатам.
Вот — сердце. Кровь так жертвенно красна там.
Сегодня бьется — завтра будет труп…
Поторопись!
«Закат уснул в твоих ресницах…»
Закат уснул в твоих ресницах,
На плечи бросив конфетти,
И шепчет мне, как в небылицах:
Венков в любви не расплести.
Да, я в плену венков бумажных,
Колец истертого стекла,
И в сети слов, как я, продажных,
Меня покорность завлекла.
И будет боль, и будут вздохи,
Но я, притворщик, не умру:
Ведь не впервые только крохи
Достанутся мне на пиру.
Друзьями я давно потерян,
И мной потеряны друзья.
На старый благовест вечерен
Не поведет меня стезя.
Венки любви одни не меркнут,
Одно я знаю: не уйти
Ни от тебя, кем я отвергнут,
Ни от закатных конфетти.
Возвращение
К тебе, первопрестольная,
Я умирающий в пути,
Прости измены вольные,
Как и невольные прости!
Другие дарят радостью, —
Уготовавшую же крест,
С молитвословной сладостью,
Зову невестою невест.
Как все благие воины,
Дорогой в Иерусалим,
И я не ем убоины,
И хлеб мой не солим.
Вручи ж ключи привратницы,
И, позволяя изойти
Свечой Страстною Пятницы,
Первопрестольная — прости?
Сердце-зеркало
Моя принцесса, обещающе другому
Вы улыбнулись, помню. Вспомните — вчера.
Стихами я когда-то наполнял альбомы;
Они забыты. Грусть вечерняя истомы
Давно меня гнетет, так утренне-остра.
Кто чародей, откуда пробирались гномы,
Что вас похитили, — скажите мне. Пора, —
Я увенчаю миртами любви фантомы,
Моя принцесса.
Без вас ненужно розовели вечера;
Мы встретились, ушли, одной мечтой влекомы,
И сердце пленное — зеркальней серебра.
Отражены навеки в нем бровей изломы,
Лукавый смех и в шляпке розовой соломы
Моя принцесса.
«Я — доверчивый, сладкий и вкрадчивый…»
«Я — доверчивый, сладкий и вкрадчивый,
Словно брат, словно друг. Ни казнить,
Ни забыть, ни прогнать. — Укорачивай
Нас связавшую, беглую нить»…
Нет, не верь. Ведь фальшивой певучестью
Порошу я подпольную страсть.
Не знакомая с дольнею участью,
Ты поможешь мне ласки украсть.
Я глазами стеклянными, близкими
Загляну за последний порог.
Будут травы шуршать василисками,
Увядать на распутье дорог.
Ведь не все же заснежено вишеньем —
Зацветает и горький миндаль.
Ты не знаешь, как долго мы дышим им,
Целуяся через вуаль.
Кольца-звезды
Воска ожившие слепки
В белой пене рукавов;
В кольцах-звездах, — нежны, цепки,
В кольцах-звездах ждут волхвов. —
Пусть прочтут в созвездье новом,
В кольцах-звездах свой удел:
Кто под бархатным альковом
Будет гостем, будет смел.
Кто, забыв о звездном небе,
Твой избранник, звездный вор,
Гордо бросит, зная жребий,
Кольца-звезды на ковер.