«ПОЛЬСКИЙ НАРОДНЫЙ БАНК
Повятовый отдел в Камоцке».
— Привет, Малгося! — Инка вынырнула из двери продовольственного магазина и быстро подошла к ней, протягивая руку.
— Привет! — сказала Малгожата.
Они расцеловались мимоходом, как это обычно делают женщины, которые дружат между собой и часто встречаются, и направились в сторону банка.
Посмотрев на изящные туфельки Инки, ловко перепрыгивающей через лужи, Малгожата подумала вскользь, что Инка, хотя и на полгода старше ее, в каком–то смысле гораздо моложе. Ее более развитый, чем у других людей, критический ум, обычно сопутствующий одиноким людям, говорил ей это каждый день, когда они встречались утром, чтобы вместе просидеть до четырех часов за стеклянной, отделяющей их от клиентов стенкой банка. Может быть, это происходило потому, что все, что носила на себе Инка, было лучше сшито и гораздо больше шло ей, чем то, что носила Малгожата. В Инке было что–то вызывающее, хотя ни одежда ее, ни поведение таковыми не являлись. Но каждое движение, каждое слово ее было результатом постоянной заботы о том, чтобы быть замеченной мужчинами. И, идя рядом с ней под хмурым небом, под моросящим дождем, Малгожата почувствовала легкий укол не зависти, но сожаления. Это не вина Инки, что в ней было столько жизненных сил, которые привлекали внимание людей, возбуждали интерес у мужчин.
По вытоптанным, как у старого костела, каменным ступенькам девушки вошли в вестибюль банка, и Инка толкнула широкую стеклянную дверь.
— Добрый день, паненки…
Пожилой, стоящий в вестибюле охранник улыбнулся при их появлении и поднес руку к фуражке. Его седые волосы и согнутая годами спина вступали в странное противоречие с широким служебным поясом, на котором висел огромный пистолет в новой лоснящейся кобуре.
— Добрый день, пан Станислав!
— Точны, как всегда. Еще бы мужчины умели приходить вовремя. Но наши панове что ни день, то пять–шесть минут любят себе добавить.
Они прошли через пустой зал, еще пахнущий водой и опилками. За перегородкой, отделяющей служащих банка от клиентов, часть персонала уже была на месте. Одни заканчивали завтрак, который не успели съесть дома, другие разговаривали вполголоса, потому что в зале была хорошая акустика и слова, предназначенные для ближайшего соседа, могли разнестись по всему помещению.
Кассы представляли особое государство в этом маленьком государстве — укрепленное и огражденное от остальных. В действительности это была железная застекленная клетка, в которую входили через небольшую зарешеченную дверь. Как предписывала инструкция, Инка открыла эту дверь ключом, взятым из центрального сейфа, а потом заперла ее за собой и Малгожатой. Они повесили плащи и зонтики на вешалку, стоящую у дверей, и почти одновременно уселись. Вместе они повернулись к стоящим за их спинами сейфам. Они сидели напротив друг друга за двумя сдвинутыми столами, а сбоку располагались еще закрытые в эту минуту матовыми стеклами окна.
Малгожата думала об утреннем скандале на кухне. Она ненавидела чистить что–либо больше всего на свете, а смывать с поверхности газовой плиты подгоревшее молоко — больше, чем что–либо другое.
Почти автоматическими жестами обе девушки после открытия сейфов потянулись к полкам, где лежали приготовленные пачки банкнот.
— Поехали! — Инка потерла руки и запустила их в первую с краю пачку. Пальцы ее двигались очень быстро, считая деньги, разделяя их на кучки и опоясывая наклейкой. Время от времени она хваталась за химический карандаш и делала значок на наклейке.
Напротив нее Малгожата, как будто внезапно вырванная из своей обычной медлительности, считала деньги еще быстрей, так быстро, что движения ее пальцев и молча считающих губ было невозможно уловить.
Через несколько минут, когда первая партия наличных была уже приготовлена, обе замедлили движения. Они работали теперь спокойно, как две машины, выполняющие постоянно одни и те же процессы.
— Знаешь… — сказала Инка, не поднимая головы, — в субботу я познакомилась с одним типом на именинах у Ковалевских, начальником по снабжению в госхозе. Двадцать пять тысяч… — она поставила молниеносно галочку карандашом. — Приезжает сюда по понедельникам за выплатой для них. Пятьдесят… — снова сделала пометку карандашом. — Он будет здесь в половине одиннадцатого. Я тебе его покажу.
Она обернула пачку наклейкой, кончиком языка лизнула по клейкой стороне, притиснула ее к матовой. Потом вполоборота, даже не глядя, бросила пачку обратно в сейф.