Невольно глянув под ноги, Гатс не увидел там огромных страдающих лиц, но всё равно понял, О ЧЁМ это видение. Ему захотелось схватить Каску и утащить подальше, но эту мысль он отшвырнул: «Довольно, она больше не полоумное дитя, которое надо таскать, как куклу».
Каска ахнула, и Гатс заставил себя повернуться.Дети-видения выросли, и теперь избитый, дышащий, как зверь, Гатс обнимал правой рукой нагую остриженную Каску, левая болталась кровящим обрубком. Разорванные тела Соколов валялись вокруг. Память о запахе крови и кошмара ударила в ноздри.
Каска-видение подалась назад, обнажив рваную рану внизу живота. В ней дернулся тяжело дышащий плод ребенка, похожий на чёрную медузу. Он и его мать снова потянулись к призрачному Гатсу, но тут тень от огромных кожистых крыльев накрыла их и…
Камень, пущенный твердой и сильной рукой, пробил туман там, где должен был появиться Фемто. Гатс резко, как в бою, повернулся к реальной Каске. Она стояла в боевой стойке, верхняя губа обнажила зубы, глаза горели, левая рука была вытянута вперед, правая – там, где должны были быть ножны. Точно как в давних битвах.
От удара камнем видение быстро стало растворяться, все фигуры исчезли, красный цвет поблек, и теперь Гатс и Каска стояли будто среди черно-белого штормящего моря.
- Уйдем, - он положил руку ей на спину. Она отбросила её, но чтобы снова его обнять, что-то шепча. Гатс услышал:
- Спасибо, Берсерк, ты спас меня.
Нежность и ярость клубились в его голове, как этот туман, но он не хотел лгать:
- Нас спас Череп. Тебя вылечил Король. Я только привел тебя сюда, но буду рядом, пока ты будешь этого хотеть.
Она покачала головой и горько, хуже плача, улыбнулась:
- Я не о том. Ты спас меня там, на пляже. Я хотела утопиться, потому что воспоминания о Затмении, Соколах, о нём, разрывали меня, а возврата к пусканию слюней не было. Но ты столько раз показывал мне, как жить, подниматься из крови и грязи и бороться. Даже сын не спас бы меня. Но я нырнула в море, и мне вдруг так захотелось вынырнуть, взмыть над водой, скинув с себя всё…
Гатс поднял руку к её щеке, не смея коснуться бронзовой кожи:
- Я умею убивать. И могу учить убивать. А тебя, выходит, научил жить?
- Да. И не только меня, - улыбка погасла, но из глаз ушел болезненный блеск. – Но дело не только в этом… Пить хочу.
Следом за ней Гатс наклонился к зеркалу речки и стал черпать воду. Каска пила долго, медленно, его горло тоже оказалось раскаленным, и несколько минут только капли воды из их ладоней звенели в тишине.
Наконец, Каска замерла над речкой, погрузив обе руки на дно. Кончики длинных волос пускали круги по водной глади.
- Он бы всё равно нас когда-нибудь продал, - сказала она Гатсу и своему отражению. – Вот оно. Я утопилась бы от горя, обвинив себя в том, что не смогла его отговорить, помочь ему, набить морды демонам-искусителям. Что даже когда он…терзал меня, не нашла способа удержать, объяснить. А он бы всё равно продал, как крестьянин на торге продает башмаки, чтобы купить хорошие сапоги.
В воду закапали слёзы.
- Башмаки… Коркус, Пиппин, Джудо… Милый Джудо… Все – башмаки!!!
Её слова звучали церковным набатом. Два года Гатс искал ответ на вопрос «почему?». И вот ответ – да потому. Какие слова объяснения подошли бы им? Каска просто сказала правду.
Медленно подняв голову к небу, Гатс посмотрел на просвечивающее сквозь дымку солнце. Странное слово мелькнуло в голове и пропало, как искра.
Каска перестала плакать. Вспомнив, как рухнул перед ней на колени в палатке, Гатс произнес внезапно пришедшие слова:
- Ты научила меня заглядывать в Бездну, но не падать туда с жерновом из мести и ярости на шее.
- А ты меня – прокладывать путь из неё. Свой путь. Не оправдывать себя чужим законом. Ты не хочешь пасть в Бездну, а не хочу забыть, чего это стоило, - её руки стиснули тунику над меткой.
…Было и третье видение. Но Гатс и Каска, уже прошедшие, не упав, над тьмой, остались спокойны.
Из темных клубов тумана раздался вой. Нечто, между воем волка и воплями безумца. Страшный урод с металлическим телом и шлемом… О нет, головой волка, шатаясь, припадая к земле, как ищущий крови, брел во тьме, которую едва разгоняли его глаза-уголья и метка на шее. Из другого конца Ущелья вылетела женщина в платье и плаще, с прозрачной кожей, облепившей кости, и длинными волосами, закрывавшими открытую грудь, на которой раскаленным металлом тоже горела метка. Её глаза – плошки горящего масла – искали кого-то с ненавистью, руки дергались над головой. Она запрокинула голову и завопила страшней волка, а затем заметалась в воздухе, как пугало при урагане.
Но Гатс, продолжая сидеть у реки, просто поднял руку, посмотрел волку в глаза и, отмахнувшись, спокойно и твердо произнес:
- Прочь.
Каска даже не пошевелилась. Она только прошептала кричащему духу:
- Успокойся. Хватит рыдать.
Ущелье опустело. Белая пелена скрылась меж деревьев. Пара поднялась на ноги.
- Пойдем в сторону солнца. Выйдем так к берегу, - мотнула головой Каска.
- Пойдем. Долго мы бродили без цели, - Гатс снял былинку с её плеча.
========== Небесное окно ==========
Поднимаясь вверх по руслу речки, по всё сужавшемуся ущелью, они вышли в заросшую высокой травой – обычной зеленой травой – и цветами ложбинку между скал. Ручей вильнул вбок и пропал в зарослях, а перед ними голубело небо, запахло морем.
- Так, тупик, - обвел взглядом Гатс обрыв.
Они выглядывали из ложбины, как из окна на самой вершине крутой горы на другой стороне острова. Океан вокруг синел на горизонте и далеко внизу гулкими волнами ударялся о высокие утесы, и сине-зелеными веерами обрушивался на узкий серый, совершенно пустой, пляж. Под «окном» кружили чайки и кричали. Солнце нависало над океаном, как золотое яблоко, еще не краснея.
Каска растянулась рядом, животом на траве, а носом чуть-чуть высовываясь со скалы, и прикрыла глаза. Да, здесь было хорошо. Зеленый покой ложбины и простор впереди. Ветер не задувал внутрь. Даже Гатс оценил эту красоту, сел, оперевшись спиной на нагретую за день гладкую скалу, и сказал:
- Заметь, больше нам идти некуда. Мы поднялись на самую высокую точку.
- Символично, не находишь? От причала «Морского конька», через деревню, золотые луга, Древа Эльфов и Ущелье Туманов, сюда, где только небо. Как пахнет травами и океаном! - Каска с шумом вдохнула воздух, приподнявшись на руках, как кошка.
- Имеешь в виду, нет ли в этом знака? – Гатс откровенно любовался ею. Теперь в этом не было стыда или горечи. – Я подустал от знаков. Замечу только, что на этом острове у нас нет незаконченных дел.
- Ты прав. Почти.
Гатс хотел было спросить, почему почти, но Каска сама ответила на незаданный вопрос, встав, сев к нему на колени, положив свои горячие ладони ему на щеки и поцеловав в губы.
***
Целовать Гатса – плавить воск. Твердые, в молчании всегда плотно сомкнутые губы плавятся, словно свеча, под её губами, высвобождая горячее дыхание. Руки – мощные, что стволы буков, становятся мягче масла… Тогда, у водопада, они пробивали кору друг друга, чтобы добраться до мякоти любви, а сейчас Каска нежилась в объятиях Гатса, словно в нагретом летним солнцем морском прибое.