двора, чтобы он открыл мне.
Это странная молодость. Мне - 20. Паше - 19. Мы студенты неведомого вуза. Мы
ежеутренне посещаем занятия. Наша учеба это не песня, не стих, даже не анекдот. Это –
бормотание умалишенного, клекот, невнятное рычание, случайные междометия и
отрыжки. Паша написал в блокноте и показал мне: «Работа учителя сегодня опустилась с
уровня призвания до уровня профессии». Или что-то в этом роде. Пафосно и верно. Наши
вузовские преподаватели это оболочки, огромные мыльные пузыри, раскрашенные в
человеческие цвета. Любой неосторожный вопрос взорвет их: «Вы дрочите, Терентий
Павлович?». Ах, конечно, дрочит. Каждую лекцию, каждый семинар все эти Терентии
Павловичи, вывалив свое хозяйство, дрочат, не переставая и возбуждаясь от собственной
речи. Они забывают о нашем существовании, самозабвенно ухватившись за свой
полувосставший член, полузакрыв глаза. Звенит звонок, и остывшее слюноподобное семя,
устремившись в потолок, каплет оттуда на наши головы. Добро пожаловать в
педагогический институт.
Главное, не считать Пашу другом. Иначе он ранит вас. «Подумаешь, быка кинули» -
реагирует на мой упрек, что в назначенное время его не было дома. Ах, эти милые
унижения, которых так много, эти славные сдавленные обиды! Мне хочется драться. Но у
меня никого нет, кроме него. Никто не возьмет меня в друзья, я так боюсь лишиться этой
дружбы. В моем городе пока никто не понял меня, как понял он. Обида застывшим куском
мяса застревает в горле. Холодным и твердым куском, отрезанным грубым поваром с его
грубым ножом. «…быка кинули» - да, это мясо и его не проглотить, если не запить тут же.
«…что там Лысый?» - перевожу разговор. Лысый – студент того же вуза. Тоже будущий
учитель.
На моем рисунке Лысый стоит спиной к нам. Он застыл на бордюре, собираясь
переходить дорогу – перекресток проспекта Ленина и Советской. Его голова наклонилась,
он подкуривает сигарету. Просторная яркая рубаха и узкие джинсы. Рубаху с
расстегнутыми верхними пуговицами раздувает ветер, от этого Лысый смотрится
широкоплечим. Затылок напоминает бритые затылки рецидивистов. Сзади Лысый
выглядит угрожающе… Я вспоминаю, как часа в четыре утра мы с ним идем по берегу
Черного моря, курортное Коблево, мы изрядно пьяны, и даже не столько от водки,
сколько от откровенности, проникшей в нашу кровь в то утро. «Паша тяжелый человек», -
говорит Лысый, ногами увязая в тяжелом пляжном песке, и мы останавливаемся отлить у
домика для отдыхающих на неизвестной базе.
Мы почти ежедневно встречаемся у Паши. И вряд ли Лысый считает меня другом. Только
Паша вне подозрений, вне критики. Вне. Наш дружеский треугольник – череда маленьких
предательств.
Но разве предательства могут быть маленькими? Они огромными валунами свалены в
кучу в моем маленьком сердце. И сейчас я, отодвигая многотонные камни, выбираюсь из
завалов, иначе не выживу, иначе задохнусь.
«…он рассказывал уже», - отвечает Паша на мое признание, что вчера я нехорошо
поступил с Лысым.
У кого есть цель в жизни, не ходит по Советской. Мы же почти живем там, периодически
отвлекаясь на пьянки и сон. Советская – большая канава, где тунеядцы, бляди и
бездомные вечером медленно плывут от кафе «Ассоль» к БАМу. Кто был тот иронизатор,
придумавший аббревиатуру для бульвара адмирала Макарова? Людская жижа, доплыв до
бульвара, возвращается к «Ассоль». Потом снова к БАМу. И так весь вечер, пока не
подворачивается очередное приключение. Мы с Лысым идем по центру Советской.
Осматривая лица встречных, не торопясь и принюхиваясь. Два молодых шакала.
Встречаем чувака, работавшего со мной в детском оздоровительном лагере. Теперь
понятно – вечер завершится пьянкой. Но Лысый – лишний. Он без денег, как и я. И он не
работал целое лето в лагере. Я слышу голос Иуды у себя в голове. Он такой с хрипотцой, с
заметными паузами между словами. Незаметно толкаю локтем коллегу, прошу подыграть.
Отрава льется с губ моих. Сладкая николаевская отрава. Да, еще один квартальчик
пройдем, и по домам, Лысый, ты же тоже домой..? Он все сразу понимает. Конечно,
сколько раз мы так избавлялись от ненужных хвостов, без денег и скучных. Избавлялись и
Паша, и я, и Лысый. Да, горько. Подло. Но какая же милая подлость! Совершенная и
необходимая. Ты избавлялся – теперь избавляются от тебя. Но не обольщайся, Лысый, ты
не Христос. Ты просто хороший друг. А это настоящая дружба. Крепкая и мужская.
Мы с Лысым сидим у Паши. На разложенном диване в проходной комнате. В ней
единственное окно выходит на стену соседнего дома, белеющего в полуметре. Лениво
переругиваемся. Подъ…бываем. Меня. Это такие удары по воротам. С близкого
расстояния тяжелым и твердым мячом. Я вратарь. «Не молчи, отмазывайся», -
подсказывает Лысый. Я не умею быстро реагировать, выставлять впереди себя руки, и мяч
попадает мне в лицо. Как больно! «Было бы перед кем отмазываться», - отвечаю. Комната
слабо освещена. Что я делаю здесь? Паша уничтожает меня подъ…бками. Это не
стремление забить гол, это желание попасть во вратаря. Кто там будет в финале, а, Паша?
Бразилия? Я вечный мечтатель, и в моем финале будет играть Нигерия! Никому не
известная и не опытная, без традиций и футбольных звезд, чернокожая и когда-то
угнетенная. Я медленно подхожу к одиннадцатиметровой отметке, ставлю мяч. Теперь
мой черед… Замолчавший на несколько минут Лысый, вдруг тихо вклинивается: «Бля, так
страшно только что стало. Такая измена, что сегодня меня убьют».
Лето, и мы едем на море. Кроме Паши, меня и Лысого, с нами Лёсик и Макс – прекрасные
студенты нашего прекрасного вуза. Вселенский закон первого вечера в Коблево
принуждает как следует выпить. Мы законопослушные отдыхающие. Длинная дорога,
идущая вдоль всего побережья, уставлена бабушками с платками на головах, мужиками в
майках, чумазыми пацанами – они продают вино. Сладкое вино, пахнущее спиртом.
Впереди сверкает огнями самая большая дискотека, она расположилась на огромной
заброшенной барже. С пляжа огни кажутся такими близкими. Мы уже слышим буцание
басов в динамиках, представляем красавиц в коротеньких шортиках и с загорелыми
ногами. Это рядом! Густеет людская толпа на дороге. Но походки наши необычайно
привлекательны. На нас обращает внимание милицейский патруль. Еще бы не заметить