– Лёшка, нет… – начала, было.
– Постой, – перебил Алексей, – Дело в том, что сейчас ты же её совсем не знаешь. И твои чувства основаны только на визуальном каком-то контакте. Может быть, если ты узнаешь её как человека – тогда это очарование развеется…
– А если нет?
Лёша снова сжал губы. Опустил глаза. Судорожно сглотнул и наконец ответил:
– А если нет – значит, нам нужно будет просто ждать. Возможно, это пройдет со временем.
– А если нет?
Снова задумался. Губы задрожали едва заметно. Моргнул раз, другой. И решился.
– А если нет – значит, это любовь. И тогда я отпущу тебя.
Лиза вздохнула, и начала потихоньку намыливать мочалку. Ах, Лёшка-Лёшка, если бы ты знал, во что выльется твое предложение узнать Инну получше – вряд ли ты бы стал предлагать. Наверное, нужно было найти другое решение. Но кто же знал… Но кто же мог подумать, что всё так выйдет.
***Они не играли в романтику. Не писали друг другу стихотворений, не отправляли тайно букетов цветов и даже – о ужас! – не завели одинаковых кулонов в форме сердца. Обменивались письмами по е-мэйлу и избегали смайликов и даже банальных «целую». Не рассказывали друг другу собственных автобиографий, но говорили о том, что действительно волновало и тревожило.
И каждый день, после работы, встречались на пороге офиса, улыбались друг другу и шли гулять. Набережная, солнечные часы, Петровская улица, улица Чехова и Главпочтамт – все эти места очень быстро стали знаковыми и любимыми.
– Я бы хотела повстречать тебя тридцать лет назад, – сказала однажды Инна, – Мы бы назначали друг другу свидания у солнечных часов, и по очереди опаздывали.
– Тебе нравится опаздывать? – улыбнулась Лиза, по обыкновению глядя куда-то вдаль.
– Нет. Но мне бы понравилось тебя ждать. Волноваться, зная, что причин для волнения нет и будучи уверенной, что ты всё равно придешь.
Они шли по узкой улице, взявшись за руки и тихонько беседуя. Лиза старательно сдерживала дрожь в голосе – от прикосновения пальцев Инны всё её тело как будто вибрировало и стремилось остановиться, развернуться, посмотреть в глаза и…
– Как ты думаешь, если бы мы жили тридцать лет назад – что бы изменилось? – спросила быстро, прогоняя наваждение.
– Ничего, – ответила Инна, – И даже если бы триста лет назад – всё равно ничего.
– Почему? – Лиза физически почувствовала на себе внимательный взгляд и испуганно прикрыла глаза.
– Потому что чувства не зависят от эпохи.
– Как возвышенно…
– Ты против? – Инна смутилась немного. – Я слишком высокопарна, да?
– Не знаю, – Лиза большим пальцем погладила теплую ладонь и вздрогнула, почувствовав ответное поглаживание, – Я не слышу высокопарности. Даже если ты начнешь рассказывать сейчас анекдоты – я услышу в них только то, что хочу слышать.
– А что ты хочешь слышать?
– Тебя…
Слово «любовь» налипало на язык и растекалось по горлу мучительной сладостью. Но было еще одно слово, которое не давало ему пролиться и получить свободу.
Нельзя.
Это слово было во всем: в осторожных прикосновениях, в полускрытых вздохах, в запретных темах для разговора, в долгом молчании у подъезда.
Нельзя говорить. Нельзя трогать. Нельзя даже думать о том, а если бы…
Ох уж это «если бы»… Сколько судеб оно разбило, скольких людей сделало несчастными и заставило жить одними мечтами о том, как бы всё могло сложиться иначе. Если бы не было мужа, если бы не было жены и детей, если бы начальник назначил своим заместителем, если бы мать и отец были богатыми и успешными, если бы старший сын выбрал себе другую жену, если бы сигареты и алкоголь никогда бы не изобрели…
Но так не бывает. И однажды доверившись этому сакраментальному «если бы», мы погружаемся в сожаления о бездарно потраченном времени и тратим впустую уже новое время – вместо того, чтобы двигаться дальше и не повторять своих – и чужих – ошибок.
***В декабре они приняли решение больше никогда не общаться друг с другом. Это произошло после одного – особенно трепетного – прощания у Лизиного подъезда. Инна тогда всего лишь протянула ладонь и погладила Лизу по щеке. И от этого невинного прикосновения обе словно сошли с ума. Тяжело дышали, глядя в пол, и сжимали руки друг друга. Боялись поднять глаза, боялись сказать хоть слово, и нежно, исступленно, яростно сплетали ладони.
До этого ни одна, ни другая не подозревали, что такие касания по силе эмоций и ярости желания могут превзойти поцелуи, ласки, секс – их руки на безумно долгие минуты зажили отдельно от хозяек. Играли в свою – бесконечно эротическую – игру, сплетались и сжимались порывами, гладили, впивались до легкой боли и отступали назад.