Боль не моя. Я тебе её дам поносить, как потертые джинсы
Счастье моё. Я тебе расскажу, что такое… и как это – жить
Нарастает музыка, становится громче, и фигуры кружатся, кружатся, взявшись за руки, опускаясь ниже, ниже и утопая в дыму.
Вспышка, щелчок – и дым становится черным. И уже не видно танцующих, и в яркой дорожке света на сцену выходит женщина.
Она обнажена и прекрасна. Её черные волосы скрывают грудь и опускаются до самых бедер. В каждой её руке пригоршня чего-то, что невозможно разглядеть.
Босые ноги утопают в черном дыму. Она доходит до середины сцены и смотрит вверх.
Музыка плавно опускается до тишины и снова нарастает, но уже более живая, более быстрая, более громкая.
И статуи оживают. Они начинают танцевать, и от этого танца холодок пробирает по коже – белые фигуры, залитые белым гримом лица и руки, они холодны и почти мертвы, и только их движения заставляют поверить в то, что они еще живы.
И снова в мелодию врывается шепот.
На пороге своем ты припомнишь всех тех, кто встречался.
Кто прошел невзначай, не затронув и не зацепив.
Кто на век приходил, а потом убегал, попрощавшись.
Кто не помнит тебя. И всех тех, кто когда-то любил.
Вспышка. Женщина поворачивается вокруг. Она по очереди пытается посмотреть на каждого из танцующих и тот, на кого падает её взгляд, опускается вниз и исчезает в черной дымке. Несколько мгновений – и она остается одна.
Бездна тепла. Я тебе расскажу, что они еще помнят.
Бездна отчаянья. Или не помнят совсем.
Бездна любви. Ты увидишь всех тех, кто непонят
Бездна поруки. И всех, кем непонята ты.
Женщину больше не видно. На сцене – пара: он – уставший, взрослый, побитый жизнью мужчина. И она – молодая женщина, доверчиво глядящая в его глаза.
Он приглашает её на танец словно нехотя, а она летит ему навстречу.
Светлый дым… Розовый свет. Легкие движения. Легкая мелодия. Она счастлива. А он?
Он оборачивается, в танце пытается уйти от неё, но она не дает – хватает за руки, наступает, преграждает путь.
Музыка снова тревожна, она начинает раздеваться, скидывает блузку, проводит обеими руками по груди, берет его ладони и опускает себе на бедра. Соблазняет, очаровывает. Чтобы остался. Еще на один раз. Еще на один миг.
Теперь раздеваются оба. В танце, только в танце, не сходя с ритма. Он ведет. Страстно, яростно. И вот они почти обнажены. Они застывают друг напротив друга – он, такой большой, такой сильный, и такая хрупкая она. Смотрят друг на друга мгновение и опускаются в занавес дыма.
Медленная тяжелая музыка. Чьи-то стоны вливаются в неё. Стоны сладострастия, стоны животной любви. Но – что это? Постепенно оттенок звуков меняется, и это уже не стон удовольствия, а стон боли.
Дым развеивается. Обнаженная девушка лежит на полу, распластав руки. Обнаженный мужчина смотрит на неё сверху вниз. Переступает. И идет дальше.
Снова поднимается дым. Он серый. Дым поруганной невинности. Дым исчезнувшей надежды.
Больно. Цена. За надежду – не слишком ли много?
Страшно. Увы. Ты же знала, на что ты идешь.
К черту. Его и других. И себя. Даже Бога.
Снова цена. Ты подумай – за что отдаешь?
Красный дым. Девушка в красном. Музыка такая, что хочется плакать. Оперный голос – не разобрать, о чём поет, но дергает за самые потаенные жилки в сердце.
Девушка выгибается, её танец похож на предсмертные судороги – страшно смотреть, но и взгляд оторвать невозможно.
Она скидывает с себя платье, оставаясь в черном белье. В танце гладит собственное тело – запомнить, успеть запомнить, какой была, какой уже никогда не будет.
Вспышка – и девушка делает резкое движение рукой, в её ладони – красная лента, рывком пересекающая надвое. Девушка опускается на пол. И исчезает в клубах алого дыма.
Несколько мгновений тишины. Дым чернеет. Зал погружается в темноту. Ничего не видно, слышен только стук. Сердце стучит. Громко-громко. Натужно, словно из последних сил. И вдруг замолкает.
Мрак на сцене потихоньку рассеивается. На коленях женщина. В черном. Две пригоршни. Она смотрит в них и пытается что-то взвесить, сравнить. Музыка такая тихая, что её едва можно расслышать.
Кто судья? Кто отмерит, куда тебе дальше?
Кто судья? Кто решит, виновата иль нет?
Ты судья. Ты решила прийти сюда раньше.
Ты судья. И тебе лишь известен ответ.
Женщина поднимается на ноги, протягивает руки к зрителям. Её взгляд мечется по залу, устремляясь то к одному, то к другому.
Разливается музыка. Она танцует со сжатыми кулаками. Спускается в зал. В танце прикасается к зрителям, мечется, но ни у кого не находит ответа.
Снова сцена. Женщина, уткнувшаяся лицом в собственные сжатые кулаки. Постепенно затухающий свет. Постепенно затухающая мелодия.
И – в последний раз – шепот. На этот раз жестокий. Жесткий.
Ты застыла. Ты плачешь. Кричишь. И ты просишь пощады.
Не готова? Не знаешь ответа? Не можешь решить?
Никогда не берись за решенья, которым не рада.
Никогда не спеши умирать, не успев нагрешить.
В последнем всплеске света женщина снова протягивает руки к зрителям и разжимает пустые ладони.
Темнота. Мрак. Чей-то силуэт выходит на сцену, оставаясь почти невидимым – только контуры.
– Так случается, что мы принимаем решения, на которые не имеем права. Так случается, что мы берем на себя больше, чем можем вынести. И главное, наверное, в таких ситуациях помнить одно: мы не Боги. И не знаю, как вы, а я этому бесконечно рада.
Вспышка света ослепила зрителей, недоуменно уставившихся на пустую сцену. Мгновение – и шквал аплодисментов наполнил клуб. Аплодировали сидя, аплодировали стоя – это была настоящая овация.
Игнатьев под руку с Лёкой вышел из-за кулис. Остановился посередине сцены и, широко улыбнувшись, проговорил в микрофон:
– Дамы и господа. Разрешите представить. Автор сегодняшней шоу-программы. Новый арт-директор клуба «Три чуда света». И – по совместительству – наше новое четвертое чудо. Елена Славина!
Лёка улыбалась, раскланивалась, но взгляд, которым она обводила посетителей клуба, был холоден и мрачен.
Они не поняли.
Они опять ничего не поняли.
13
Перманентный поиск. Вся наша жизнь – поиск. Поиск любви, счастья, денег, друзей. Поиск подходящей одежды и шкафа в комнату – такого, чтобы вписался в интерьер. Поиск книг, которые ничему не учат на самом деле, а всего лишь помогают вынуть из глубин подсознания то, что мы и так давно уже знаем.
Поиск себя. Как часто мы обманываемся, убеждая всех вокруг в этом поиске. А на самом деле ищем не себя. Отнюдь. Ищем успокоения. Ищем конца поиска. Ищем место, время или человека, в котором всё станет ясно и просто. Ищем финала – того финала, в котором уже больше не останется вопросов.
Балкон в Лёкиной квартире выходил прямо на оживленный проспект. На нём всегда пахло деревом, побелкой и свежим воздухом. На небольшом подоконнике стояла пепельница, а у открытой створки окна – барный стул.
Здесь было очень хорошо ночью – вдыхать в себя воздух с примесью никотина, провожать взглядом исчезающие автомобили и слушать шум никогда не засыпающего города.
Здесь – только здесь – можно было перестать врать. Играть. Притворяться.
Нет, перестать притворяться вовсе не означало лить слёзы и скорбеть о своей загубленной жизни. Да Лёка и не скорбела. Она знала, что её жизнь закончилась на черноморском побережье. И только из-за каких-то бюрократов там, наверху, её душа и тело пока оставались на земле.