— Ой, а что это? — не может не спросить Сашка удивленно, отхлебнув глоток, а затем еще один, и еще. С одной стороны, это, конечно был кофе, как-никак кофейный аромат даже колумбийского кофе ни с чем не спутаешь, но с другой… Он вдруг впервые в жизни понимает, что кофе — это не обязательно терпкая жижа с маслянистым, тяжелым вкусом и горько-приторным запахом. Что, оказывается, он может быть и вот таким: нежным, бархатным, легким, сладким и немного горьким одновременно. — Это кофе?!
— Маленький мой, — язвительно мурлычет Радамель, отхлебывая из своей чашки, — у тебя со слухом проблемы? Или с памятью? Так грустно — ведь такой молодой! Вот сразу видно, что ты цыпленок!
Услышав это, столь пылко ненавидимое им прозвище, от которого, как он с облегчением считал, навсегда избавился, Сашка чуть чашку из рук не роняет. Вся эйфория от божественного напитка вмиг исчезает. В его взгляде, которым он буквально сверлит Фалькао, бушуют ярость и немой вопрос. Тот игнорирует первую и отвечает на второй:
— Ты же не думал, что в век интернета это очаровательное прозвище, — он ехидно ухмыляется, — останется твоей тайной?
— Если ты еще раз меня так назовешь… — он запинается, судорожно придумывая, чем бы напугать таким ужасным, — то я тебя скину вот с этого обрыва, и ты так никогда и не узнаешь, жива ли эта твоя Бетель… Как там ее?
— Бетельгейзе, — подсказывает Радамель и подтягивает разбушевавшегося Саньку поближе, обратно под плед. — Нет, это слишком страшная угроза. Признаю, ты меня сделал, и клянусь, больше никогда не называть тебя цыпленком, — он демонстративно гладит его хохолок, — и даже…
— Даже что? — не выдерживает паузы Сашка, крутя в руках чашку, и вновь с наслаждением делая очередной большой глоток.
— Даже не буду петь тебе перед сном «Мало, Головин»!
Это был удар в спину, которого он никак не мог ожидать. От шока он закашливается так сильно, что сжалившемуся Радамелю приходится стукнуть его пару раз между лопатками.
— Нет, ты, правда, всерьез надеялся, что ничего не выплывет?
— Да не то чтобы… — Сашка чувствует, что неумолимо заливается краской, и радуется, что в полутьме это не так заметно. Наверно. — Просто не ожидал, что ты на это наткнешься.
На удивление Радамель не отвечает сразу, а отворачивается, запрокинув голову вверх, то ли любуясь блеском звезд, то ли просто придумывая ответ, и и лишь спустя пару мгновений вновь говорит:
— Если бы просто ползал в сети, то, возможно, и не наткнулся бы. А вот если целенаправленно искать информацию об одном очень перспективном игроке, то можно столько интересного прочесть, ты даже не представляешь!
И впервые за весь вечер Сашка, опять ошеломленно впившийся взглядом в Радамеля, не находится, что ответить.
— Чего смотрим, ребенок? — усмехается тот и в очередной раз натягивает на него плед, который, оказывается, свалился, а он даже и не заметил. — Для тебя так удивительно, что я искал о тебе информацию?
— Ну в общем, это не совсем то, что я ожидал услышать, — осторожно соглашается Сашка, наконец, отмерев.
— Почему? — Фалькао ложится на бок, опершись о землю локтем, и внимательно смотрит на него,.
Почему… Что за вопрос?! Вот как на него ответить?! Может быть, потому что он до сих пор понятия не имеет, кто они друг другу, и как вообще Радамель к нему относится?! Потому что за все три месяца их, мягко выражаясь, плотного общения, ни один из них и словом не обмолвился о чем-то большем, нежели обычное физическое желание? В которое поиски информации в сети не особо вписывались, если честно.
Да, им было очень хорошо вместе, да, секс был потрясающим, и его всегда было мало, но ни о чем большем и речи пока не заходило. Хотя, что уж себе-то врать, задать этот вопрос хотелось неоднократно и нестерпимо, но дикий страх все испортить обрубал все попытки на корню. И вот теперь эти странные заявления, эта прогулка, эти звезды, этот кофе. Что вообще происходит, черт возьми?!
Кажется, все его тягостные размышления так явно отражаются на лице, что Радамель не выдерживает.
— Я скучал вообще-то, очень скучал, пока тебя не было — тихо произносит он, аккуратно накрывая своей рукой Сашкину ладонь, которой тот опирается о землю.
Сашка чувствует, что внутри что-то лопнуло, что-то, что все последнее время держало в подвешенном состоянии, не давало расслабиться и просто радоваться каждой секунде каждого дня. Проскальзывает смутная мысль, что, наверно, надо что-то сказать в ответ, но мозги словно отключаются, и он не может придумать ни одного приличного ответа. Да и что вообще можно тут сказать? Как выразить словами вот это облегчение, которое затапливает, словно разлившаяся река по весне, вот эту радость, которая звенит внутри, словно первые жаворонки, прилетевшие после долгой зимы, вот этот комок в горле, который не получается проглотить, но от которого почему-то хочется заплакать?!
И поэтому он просто сжимает его руку в ответ и тихо улыбается.
— О, смотри, смотри! — вдруг прерывает такую уютную тишину взволнованный возглас Радамеля, который резко поднимается и впивается взглядом куда-то в небо. — Видишь?
— Что? — Сашка не хочет ничего видеть, он хочет дальше сидеть и сжимать его руку. Всё. Как мало, оказывается, ему надо для счастья! Наверно, это должно быть унизительно, но почему-то ему ни капли не стыдно.
— Да вон же! Словно звезды падают, видишь?
Тут даже Сашка не может не уставиться в небо: не каждый день такое увидишь, — и замирает в каком-то священном восторге. На востоке небо расчерчивают многочисленные звезды, оставляя в небе сверкающий след и устремляясь к земле. Зрелище красивое и завораживающее до безумия.
— Что это? — тихо шепчет он, не в силах отвести глаз от биения красоты.
— Ориониды, — так же тихо отвечает Радамель. — Метеорный поток. Я знал, что они скоро должны быть, но не был уверен, что именно сегодня, нам очень повезло. Можно загадывать желания. Давай!
Сашка, захваченный врасплох этим неожиданным предложением, на миг замирает. А чего же он хочет, вот так чтобы больше всего?!
Выиграть с «Монако» Лигу 1? Конечно. Перейти в мировой футбольный гранд? Разумеется. Взять титул с российской сборной? Еще бы? Так что же выбрать?!
— Загадал? — нетерпеливо спрашивает Радамель. — Поторопись, он иссякает.
Сашка судорожно мечется, пытаясь выбрать из кучи вариантов, один лучше другого, пока вдруг случайно не роняет взгляд на кружку сваренного для него кофе и на пледы, которых — он точно знает — у Радамеля до сих пор не было.
И все в его голове встает на место.
Титулы, медали, кубки, победы — всего этого он добьется и сам…
А вот…
Он весело и светло улыбается:
— Все, загадал.
— Не скажешь?
— Конечно нет, ты что?! Не сбудется же.
Радамель разочарованно вздыхает, но не настаивает, отворачиваясь и снова влюбленным взглядом провожая несущиеся к земле огненные искры.
А Сашка думает, что Бетельгейзе — неизвестно, жива она или нет — но уже существовала не зря, если люди до сих пор любуются ее светом, и даже наверно немного завидует ей.
А Сашка думает, что колумбийский кофе — лучший напиток в мире, хоть он никогда и не признается Радамелю в этом, иначе и без того завышенное самомнение последнего взлетит как раз до Орионид, пожалуй.
А Сашка думает, что не так важно, где ты сидишь: на утесе в Монако или на полянке в родном Калтане, если рядом есть кто-то, кто захватит для тебя лишний плед, зная, какой ты мерзляк.
И он точно уверен, что его желание — каждый год, в этот день сидеть вдвоем вот на этом самом месте и смотреть на летящие к ним звезды — обязательно сбудется.