— Пустишь? — грубовато спросил Радамель, не слишком удачно маскируя за этой грубостью свою растерянность, и криво усмехнулся: — Или уже нет?
Вместо ответа Саша молча посторонился, давая ему пройти, чем тот не замедлил воспользоваться.
Слегка неловко переставляя костыли на пути в гостиную, он еле удерживался от того, чтобы поежиться. Взгляд Радамеля, который прилип к его спине, словно заправский банный лист, казалось, вот-вот прожжет в нем дыру. Сашке очень захотелось скосить глаза на живот и проверить, не появились ли на рубашке чёрные оплавленные края отверстия.
Наконец, он добрался до дивана и с невольно вырвавшимся вздохом облегчения упал на него, отшвыривая костыли в сторону и вытягивая ногу, в которой вновь лопнувшим пузырём разлилась боль.
Радамель остановился перед ним, досадливо закусив губу и продолжая испепелять его мрачным взглядом, и наконец подал голос:
— Алекс, маленький… Слушай, я… — он осекся, явно пытаясь подобрать слова, но терпя полное фиаско в этом непростом деле.
Вопреки всему Сашка не смог не улыбнуться, услышав это так бесящее его и так неуместное сейчас «маленький». Вот же прицепилось, поди теперь отучи, не орать же «Брось каку немедленно»! Но почему-то именно от этого мерзкого обращения назревающая внутри истерика смутилась, потускнела, сморщилась и тихонько, как подбитый шакал, уползла куда-то в уголок. Похоже, ей оно тоже не понравилось. И, похоже, это лучшее, что могло сегодня случиться.
— Перестань, — наконец, махнул он рукой, — и не вздумай извиняться. С любым могло случиться. В конце концов, и я мог тебя травмировать.
— Если бы ты меня, это было бы не так обидно, — отрезал Фалькао и, не сдержавшись, уронил злое и явно выстраданное за весь день: — Вот какого черта я за тобой поперся?! Мог же в стороне стоять!
— А правда, какого? — с интересом уставился на него Сашка. — По позиции же тебя там и быть не должно было. Но ты почему-то всю тренировку от меня не отходил. Мне, знаешь, даже было как-то не по себе.
— Да откуда я знаю, — раздраженно пожал тот плечами и прошелся по комнате, столь явно пытаясь скрыть смущение, что Сашке даже стало смешно.
— Кстати, — Радамель, наконец, вспомнил о коробке, которую по-прежнему держал в руках и совершенно очевидно обрадовался возможности сменить тему, — держи, будешь мороженое?
— Буду, — кивнул тот.
— Я на самом деле не знал, что ты любишь, поэтому пошел банальным путем.
— Я тоже не знаю, что ты любишь. Тебе не кажется, что это как-то неправильно? — хмыкнул Сашка, чувствуя, что внутри все-таки тлеет огонек недовольства, и инстинктивно понимая, что лучше его выпустить наружу, пока он не разжег настоящий пожар.
— Что именно?
— А то, что я понятия не имею о твоих вкусах в еде, но уже отлично знаю, в каких позах ты предпочитаешь заниматься сексом.
Радамель чуть не поперхнулся при таком неожиданном повороте и изумленно вскинул на него глаза, коротко усмехнувшись уголком губ — явно не ожидал подобного пассажа от обычно замкнутого и сдержанного Сашки.
Но уже в следующий миг он овладел собой и, конечно же, понимая, что толкает его юного любовника на такие выпады, доказал растерянному Сашке, что не зря он его настолько старше.
Он плавно опустился перед ним на корточки и, положив одну руку на колено, очень аккуратно провел ладонью другой по щеке. Сашка почувствовал, как от такого простого жеста все, целый день бурлящее в душе, взвыло обиженно и негодующе, и опустил глаза, пытаясь найти хоть какую-то опору в обуревавшем его раздрае.
— Маленький, — донеслось тихо, но твердо, — посмотри на меня.
Подчиняться не хотелось, но не подчиниться было невозможно.
Он неохотно поднял голову и уткнулся взглядом прямо в глаза Радамеля. И чуть не задохнулся от того, сколько вины, раскаяния, сожаления, сочувствия там было. И было что-то еще. Что-то, о чем он предпочел пока не думать. Одна сказка уже обернулась нудно дергающей на заднем фоне сознания болью в правой ноге, так что он счел за лучшее пока не мечтать о другой.
— Малыш, я себя убить готов за это. Я просто не понимаю, как это могло случиться. Боже, да в сто раз было бы лучше, если бы ты меня травмировал!
Саша смотрел на него, слушал и думал, что, кажется, судьба с оплатой чека несколько просчиталась.
Он медленно поднял руку, положил свою ладонь поверх его, слегка стискивая горячие пальцы, и легко улыбнулся:
— Нет уж, дорогой! Я тебе мороженое носить не собираюсь. И, кстати, на будущее — я люблю клубнику.
7 сентября 2018 года
Сашка, как уже стало привычно за последний месяц, валяется на диване, головой улегшись на колени Фалькао, который так же привычно лениво перебирает его волосы. Они смотрят матч команды России, отжигающей на удивительно блестящем турецком поле, и увлеченно уплетают клубнику. Точнее, за обе щеки ее уплетает Сашка, изредка вспоминая, что он тут не один, и щедро — хотя, на самом деле, отрывая от сердца — протягивая гостю по одной ягодке. Но тот, откровенно забавляющийся этой его скупостью, вроде бы не в претензии и согласен довольствоваться малым.
Российская сборная и без незадачливого Головина выглядит вполне неплохо, это нужно признать, сделать себе отметочку для размышления и идти дальше. Лунев феерит, Денис носится, как в задницу ужаленный поросенок, а Артем так лихо и задорно капитанит, словно, наконец, дорвался до дела всей своей жизни.
Когда, наконец, раздается финальный свисток, фиксирующий внушительную победу россиян, Сашка искренне радуется. Он на самом деле счастлив за ребят. Ведь после чемпионата все — кто с надеждой, а кто и с злорадством — гадали: удержит ли сборная и дальше так высоко задранную планку или же это было яркой вспышкой в серых буднях, которая так и останется пусть ослепительным, но всего лишь воспоминанием. И вот — убедительнейший ответ всем скептикам и хейтерам: новая сборная России отныне не имеет ничего общего с тем недоразумением, что в преддверии Чемпионата сиротливо примостилось на семьдесят девятом месте мирового рейтинга.
И поэтому Сашка Головин рад за свою команду до теплых мурашек в груди. Вот только…
— Какие молодцы, правда? — пытаясь стереть, уничтожить те еле заметные червоточинки, что омрачают его радость, спрашивает он, не меняя положения.
Но, кажется, Радамель уже слишком хорошо его знает.
Он низко наклоняется над Сашкой, ласково, мимолетно целует в губы и, совсем чуть-чуть отстраняясь, мягко произносит:
— Конечно, молодцы. Но тебя им не хватало.
— Да перестань, — Сашка морщится и пытается отодвинуться, но Радамеля не так-то просто сдвинуть с намеченного. — Они отлично справились. Далерка и Ромка весь центр выжгли.
— Я понимаю, что тебе хочется красиво и трагично пострадать, — смеется Фалькао и вновь прижимает его к дивану, не давая гордо психануть и уйти, — но мне, как незаинтересованному наблюдателю, виднее: центр провисал раз за разом, и, поверь, я это говорю вовсе не потому что…
Он непроизвольно запинается, а Сашка, наоборот, вскидывается с интересом и с плохо скрытой, хотя и незлой насмешкой испытующе смотрит на него.
Потому что «что»?!
— Не потому что ты со мной так щедро клубникой поделился, — ехидно отвечает на незаданный вопрос Радамель, быстро справившись с секундным замешательством.
Сашка хмыкает, но не спорит: клубникой так клубникой, и снова откидывается назад, уткнувшись макушкой в теплый живот.
Хорошо. Спокойно. Надежно. Уютно.
Именно это и называется «счастье»?