— Ну так что там с твоим тестостероном? — лениво интересуется Алекс, стоя в душе, пока он бережно водит губкой по его спине.
— А что с ним? — смеется он. — С ним все отлично. Благодаря моему мальчику, — он наклоняется и очень аккуратно целует багровеющий живым укором укус на тонкой шее.
Ему, конечно, стыдно за это, но… Кого он пытается обмануть, нихрена ему не стыдно! Он считает, что его мальчик, обнаженный, нежащийся под струями воды, весь усыпанный зримыми следами его животной страсти, — это самое прекрасное, что может быть в мире.
— Обожаю тебя, — шепчет он, не сдержавшись, и утыкается губами во взъерошенный затылок.
Алекс тихо смеется:
— Наши хозяева должны мне премию выписать. За выведение капитана команды из состояния, напрямую угрожающего его прямым обязанностям. Сколько бы ты еще без меня тут истерил и на стены кидался?
Радамель на секунду задумывается, вспоминает свои прежние, никем не до сего дня не прерываемые взрывы, и признается:
— Ночь-то, как минимум.
— Вооот! — довольный собой, тянет Алекс и поворачивается, притягивая его к себе и томно закидывая руки ему на шею. — А тут полминуты, и все готово!
— Ну уж, полминуты?! — шутливо возмущается Радамель, отфыркиваясь от воды, которая нахально лезет в рот. — Врешь, намного дольше!
— Да ладно?! — Алекс понижает голос до интимного шепота, проводит руками по плечам и зарывается в волосы. — Может, проверим, кто прав?
— Малыш… — Радамель улыбается и, почти против воли, бросает губку на пол и освободившимися руками гладит его по влажной и оттого еще более бархатистой спине, почти сразу спускаясь ниже. — Твои аппетиты меня пугают и восхищают одновременно. Даже не знаю, что больше.
Алекс глядит на него с вызовом, слегка склонив голову, еле заметно улыбается, медленно проводя кончиком розового языка по краешку верхних зубов, и тихо ерошит его волосы. И Радамель чувствует, что от ожидания и желания, которые просто выплескиваются из насмешливых глаз напротив, внутри него вновь закипает лава.
— Пожалуй, восхищают все же больше, — все-таки решает он, подхватывает тут же залившегося искристым смехом мальчишку на руки и выносит его из душевой, направляясь в спальню.
И пока Алекс, уютно устроившийся в его руках, осыпает поцелуями его лоб и щеки, он думает, что ради такого утешения, пожалуй, и проиграть не жалко.
========== Индивидуальные методы решения проблем ==========
21 сентября 2018 года
После матча «Монако» — «Ним»
Человек (якобы) разумный — беспринципное и приспосабливающееся существо, которое ко всему в этой жизни привыкает слишком быстро — как к хорошему, так и плохому.
Вот еще недавно после каждого поражения Фалькао мечтал разнести проклятое княжество в пыль, желательно, и Францию попутно захватив. А сегодня, после очередной — какой по счету? — неудачи этого чудовищного сезона ему не то, чтобы совсем уж пофиг, но чувствуется, что стоит преодолеть еще пару ступенек вниз по этой скользкой лестнице, и станет пофиг совершенно точно.
Но затем он все так же апатично, больше по привычке заходит в сеть, и едва ли не первое, что видит, — одна из самых несуразных фотографий в его жизни.
Злой начальник (в главной роли Алекс Головин) стоит с крайне угрожающим видом, уперев руки в боки, гневно глядит на свою жертву и всем своим видом показывает, что тому пришел конец. Напуганная жертва (роль исполняет Радамель Фалькао) скрючилась рядышком, отчаянно стараясь слиться с обстановкой, стать как можно незаметнее, а лучше вообще сдохнуть поскорее от страха. Чтоб долго не мучиться.
Впервые за весь вечер он хохочет, поначалу несколько истерично, но с каждым новым взглядом, брошенным на сие незабвенное творение, все более открыто и чистосердечно.
Он искренне восхищается людьми, способными вот так ухватить обыденный мимолетный миг и сделать из него нечто эпичное. Он даже не особо понимает, в какой момент матча камера выловила эту незабываемую картину, но от всей души благодарен хозяину этой камеры. Кажется, этот бред — именно то, что ему сейчас было нужно. И он почти уверен, что не только ему. Как же жаль, что Алекс не видел этого раньше. Может, и не было бы тогда того представления, что разыгралось в раздевалке, после окончания гребаного матча…
В тесной раздевалке царствует ставшее уже привычным вязкое, словно размокшая глина, болотообразное уныние.
Негромкие вынужденные реплики изредка пытаются разбавить душную атмосферу, но тут же, будто испугавшись своей смелости, сменяются долгим молчанием, торопливым шорохом одежды, хлопаньем шкафчиков, краткими словами прощания и поспешным стуком закрывающейся двери. Последний звук раздается чаще всего и веселее всего. Никто из парней не стремится задержаться здесь, словно боятся надышаться ядовитых испарений, вдруг пропитавших ранее такую приветливую ауру «Луи II». Словно задерживают дыхание, стремясь поскорее вырваться в окружающий мир и только там, наконец, вздохнуть полной грудью и впустить в агонизирующие легкие живительный кислород. Кислород, которого вдруг так болезненно стало не хватать в доселе родной и уютной раздевалке.
Поэтому комнатушка пустеет прямо на глазах.
Но нельзя сказать, что Фалькао этому не рад.
Он не просто ждал этого: со своей стороны он делал все возможное, чтобы остаться тут последним: сначала нарочито долго расшнуровывал бутсы, ругаясь вполголоса и делая вид, что шнурки в духе сегодняшнего дня тоже восстали против него и не хотят поддаваться. Потом невыносимо долго копался в шкафчике, а под конец столько времени проторчал в душе, что кожа начала гореть, а в ушах зазвенело.
Самое нелепое в этом было то, что он не имел никакого представления, приведут ли его усилия хоть к чему-то, но встать и выйти сейчас не было никакой возможности. Желание — было, а возможности — нет.
В конце концов, в раздевалке остались лишь он, Головин, угрюмо роющийся в шкафчике, и заковырявшийся в своих вещах Тиллеманс. Но, наконец, и бельгиец, застегнув сумку и наскоро попрощавшись, скрылся за дверью, оставив в комнате лишь их с Алексом да тишину, что вмиг навалилась на грудь многотонным булыжником.
За те два месяца, что они были знакомы, ему ни разу не было настолько сложно начинать разговор. Он и предположить не мог, что после всего, что между ними было, когда-то возникнет подобная ситуация, но вот пожалуйста — маячащая перед ним узкая спина, всем своим видом символизирующая: «Отвали». Что в лишний раз доказывает избитую, но от этого не менее достоверную истину: «Никогда не говори никогда».
Помедлив, он все же поднялся и сделал несколько шагов в его направлении, остановившись у стола и, словно в поисках поддержки, оперевшись о него.
— Ну… Поздравляю. Дебют вполне удался, на мой взгляд, — он замолк, с колючим раздражением на себя самого ощущая, как все это неубедительно и неловко, но все же заставил себя продолжить, выдавив первое, что пришло на ум: — Ты очень красиво смотришься в этой форме.
Еще вчера, едва произнеся это, он бы, не задумываясь, действуя на чистых инстинктах, тут же сократил расстояние между ними до минимума и закончил эту фразу словами: «но вообще без формы тебе гораздо лучше» и тут же бы продемонстрировал это наяву.
Но сегодня, сейчас, в эту самую гребаную минуту от Алекса так явно веяло недовольством всем и вся, что слова словно застряли в нейронах мозга, так и не осмелившись вылезти на свет божий.
Он все же подошел еще ближе и остановился на расстоянии вытянутой руки. Алекс никак не отреагировал, упрямо роясь в шкафу и делая вид, что ему плевать на все происходящее. Меньше метра между ними — и целое поле стадиона «Луи II». Только и всего. Мелочь, не правда ли…