— Ты чего, пап? — обеспокоенно спросил сын.
На душе потеплело, но Василий Иванович не выдал этого — с нарочитым неудовольствием проворчал:
— В отрепье вырядился. Разве носить нечего?
— Специально так оделся, помочь решил.
— Небось мать послала?
— Сам.
«Моя кровь», — растроганно подумал Василий Иванович, но ничем не выдал своего волнения.
— Дочитал ро́ман-то? — Он по привычке произнес это слово так, как всегда произносил, подумал, что сейчас Петька поправит его, но сын лишь снисходительно пояснил:
— Достоевского надо вдумчиво читать.
Василий Иванович понял: сын повторяет слова Ветлугина, подумал, что теперь Петька часто будет ссылаться на него. Стало неприятно, Василий Иванович приглушил неприязнь, деловито сказал:
— Алексей Николаевич, конечно, башковитый учитель, но ты и на другие предметы налегай.
— Уроки литературы — самые интересные, — доверительно сообщил Петька. — Раньше мне математика нравилась, теперь все время читать хочется.
Василий Иванович стал вспоминать, какие книги прочитал сам, но, кроме «Чапаева» и «Повести о настоящем человеке», ничего не вспомнил. Проворчал:
— Хватит лясы точить — работать надо.
Петька копал сноровисто, и очень скоро в канавку устремилась вода, мутноватый ручеек покатился к речке, растекаясь веером по огороду. Потом они починили калитку, приколотили отскочившие наличники.
— Летом капитальный ремонт сделаю, — пообещал Василий Иванович.
Петька улыбнулся.
— Каждую осень так говоришь.
Захотелось пожаловаться на свою директорскую участь, но Василий Иванович подумал: «Петька еще сосунок, не поймет».
К вечеру дождь усилился. Анна Григорьевна то и дело повторяла, что будто чувствовала это, успела всю картошку перебрать и подсушить. Они рано поужинали. Петька пододвинул к себе керосиновую лампу, снова стал читать.
— Ослепнешь, — сказала мать.
Он неохотно отложил книгу, сладко зевнул. Василий Иванович разулся, снял шерстяные носки, воровато швырнул их к печке.
— На боковую?
Анна Григорьевна посмотрела на часы.
— Только девять.
Василий Иванович удивился:
— А я думал — ложиться пора.
Петька пошатался по комнате, подошел к окну, радостно объявил:
— Снег!
Анна Григорьевна снова вспомнила о картошке. Василий Иванович тоже посмотрел в окно. Снег был густой, мокрый.
— Глянь-ка, Нюр, как сыплет.
— А чего глядеть-то? — сказала Анна Григорьевна. — Завтра придется катанки вынимать.
— До настоящих морозов еще далековато, — возразил Василий Иванович.
— Год на год не приходится. — Анна Григорьевна помолчала и добавила, что Петька сильно вытянулся и, наверное, тулупчик, который он носил, уже не налезет на него.
— В моем ходить будет, — проворчал Василий Иванович.
— А ты как же?
— В осеннем побегаю. Поддену безрукавку — в самый раз будет.
— Простудишься.
— И не думай про это! Меня никакая хворь не берет.
Анна Григорьевна ласково улыбнулась, покрутила головой.
Василий Иванович наморщил лоб, сердито кашлянул.
— Не слыхала, Нюр, привез Алексей Николаевич катанки или нет?