Дома поделился думами с Анютой. А та, вместо того, чтобы посоветовать путное, ударилась в слезы:
— Уходи ты с председателя, ради бога. Прилип ты, что ли, к этому месту?
Знал бы, лучше промолчал. Прилип, прилип. Конечно, прилип. За ночь Никифор Никитич выкурил пачку «Беломора», наутро, чуть свет, обежал дома членов правления — советовался. В правлении сказал счетоводу:
— Вот что, Елизарыч, начисляй по килограмму авансом да распорядись выдать в эту же неделю.
— Никифор Никитич, — вытаращил глаза счетовод. — Как бы худо не было.
— Хуже не будет. По закону аванс положен — по закону и даем.
На элеватор снарядил еще четыре машины. Чтоб все видели — сдает хлеб «Красный маяк». И на этом остановился. Ждал в тревоге — вот-вот разразится гроза, потянут Никифора Никитича к ответу, что мало увез на элеватор. Тогда и заблестели в висках первые сединки. Но ничего — миновало.
Вскоре сменилось районное начальство. Председатель райисполкома на повышение пошел — в область отозвали. Никифору Никитичу предложили заведывать орготделом райкома партии. Анюта обрадовалась: она постоянно тряслась за него, пока работал председателем. Трудно угодить начальству, такому, как свирепый предрик. Да и с колхозниками надо ладить. Попробуй поладь, если на трудодни оставались самые крохи.
Никифору Никитичу страсть как не хотелось уезжать из колхоза. Привык к людям, и они к нему. Слава богу, жить научился: и начальство довольно было, и с колхозниками не ругался. Но послушал-таки Анюту. И дети подрастали, учить их надо.
Переехали в райцентр. С Артемом Петровичем теперь встречались чаще, захаживали друг к другу. Игорь к тому времени вытянулся, в шахматы навострился играть. Бывало, только Никифор Никитич появлялся у Весениных, Игорь бросал все свои дела и спрашивал:
— Дядя Никифор, а не проиграть ли мне вам одну партию?
Никифор Никитич понимающе улыбался: проигрывал-то всегда он сам. Мать вмешивалась:
— Полно тебе! Никифору Никитичу не до тебя.
— Отчего ж, одну можно.
Садились, и скоро от Никифора Никитича, как он сам говорил, летели пух и перья.
Однажды Артем Петрович удивил всех. Всех, кроме Игоря. Сын, кажется, с той поры стал отца боготворить.
Дело в том, что решил Артем Петрович бросить прокурорство и податься в колхоз председателем. То было еще время, когда добровольцев навалить на спину нелегкую председательскую ношу не было, а может, были, да мало. Из районного начальства в председатели, скрепя сердце, шли те, кому другого выхода не оставалось. А чтоб по добру-поздорову… В областной прокуратуре на Артема Петровича рассердились за донкихотство. Областной прокурор пообещал навек отлучить его от прокурорского сана. В райкоме партии пожимали плечами: чудачества за Артемом Петровичем водились и раньше. То он в собственном огороде заведет опытную делянку — какой-то новый сорт картофеля выхаживает, агрономам надоедает. Пошлют его уполномоченным в колхоз, а он рядовым колхозником вкалывает, о своих обязанностях уполномоченного забудет. Потом оправдывается:
— Вы что же думаете — я буду ходить руки в карманы, как надсмотрщик, а люди работать? Да как же я их после этого агитировать буду?
На это смотрели в райкоме сквозь пальцы: пусть чудит. А тут не лезет ни в какие ворота — отказывается от прокурорской работы. Думали — опять чудит. Да нет, серьезно настаивает. Что ж, решили в райкоме, дело хозяйское. Хочешь в председатели — пожалуйста. Выбирай любой колхоз. Никифор Никитич, уж коль на то пошло, предложил ему «Красный маяк», где сам раньше председательствовал. Там колхозники после него уже трех сменили, звали обратно Никифора Никитича, но тот руками разводил:
— Не моя воля. Начальству виднее!
Артем Петрович согласился на «Красный маяк». Нового председателя «сватать» повез Никифор Никитич. Вот это было собрание. Целый бой выдержали Никифор Никитич и Артем Петрович. Вскакивает известная в колхозе Марина, крикливая, вздорная баба; немало нервов попортил с нею Никифор Никитич и раньше. Вскакивает и кричит:
— Ты пошто мово Ваську за решетку упрятал? Пошто?
В другой бы раз не дали Марине горланить, а тут приутихли — притаились: что ж ответит прокурор, любопытно.
Артем Петрович спросил Марину:
— Если я украду твой кошелек, что ты со мной сделаешь?
Баба сначала оторопела, потом покраснела от досады, и с языка у нее сорвалось:
— Морду самолично набью!
От дружного хохота задрожали стены клуба. Смеялся и Артем Петрович. Только Марина зло и недоуменно оглядывалась по сторонам. Не могла сообразить, чего это гогочут люди?