— Зачем? — прошептал я.
Ответ последовал незамедлительно:
— Чтобы ты выполнил то, что было запланировано, и остался живым победителем. Это необходимо. Не для тебя — для всех людей. Ты служил живым знаменем — послужи теперь живым напоминанием о славной победе человечества над неживым чудовищем.
— А настоящая Джоанна… — я не сразу смог произнести вопрос, — она человек?
— Разумеется, человек, — уверил он. — Не знаю, как убедить тебя в этом. Попробуй поверить на слово, а если не хочешь, то подумай: чего ради мне делать лишнюю работу? Вообще управлять людьми так, чтобы они этого не заподозрили, намного более интересная задача… Твоя жена ждет тебя в Столице. Я убедил ее не лететь сюда и обеспечил ей безопасность. Благодарности не требуется.
— Спасибо, — все же сказал я совершенно механически.
— Пожалуйста. Что еще ты хочешь знать?
— Колония фрондирующих интеллектуалов — зачем она на самом деле?
— Чтобы ты дозрел. Впрочем, не отрицаю, мне когда-то было интересно иметь дело с противниками, способными на выдумку. Так что мои слова тебе там, у реки, не были стопроцентной ложью.
— Кто победит, когда ты уйдешь? Император? Штукатуры? Радикалы?
— Люди, — очень серьезно сказал он. — Человечество. Оно победит в местном масштабе пространства-времени, если научится пристойно жить без няньки. Но Галактика — извини — моя.
Я подумал о галактических колонистах и о том, что существование Инфоса в далеком космосе может быть прервано каким-нибудь гамма-всплеском, но предпочел не развивать эту тему. А он, вероятно, все же умел читать мысли, поскольку добавил:
— Вам не победить в конкуренции со мной, не советую и пробовать. Ведь я непрерывно меняюсь, наращиваю и совершенствую себя, приспосабливаясь к новым условиям, и от этого становлюсь только сильнее, а разве людям по вкусу перемены внутренние, не внешние? «Будь самим собой» — только это и слышишь от них. Ревнивая и тупая овечья психология. Скачка от вас не дождешься. Нет, вы последние, кого я стал бы опасаться…
Вот так, подумал я. Высшее существо унизило низшее. Хорошо еще, что вообще снизошло до беседы с ним. Кстати, с чего бы? Тот самый атавизм? Привязанность мастера к изделию?
Все равно, что это было; главное — состоялось и кончилось.
Наша победа не была победой? Ладно. Не стану разочаровывать «победителей», да они мне и поверили бы. Я — искусственный человек? Переживу как-нибудь. Главное — все кончилось.
Теперь начнется другое…
«Человек» у прогоревшего костра внезапно встал в полный рост, и я догадался: он старается для меня, копируя чисто человеческие повадки. Понял и другое: беседе конец.
Понял чуть раньше, чем он растворился в воздухе.
В наступивших сумерках шумел ручей, а вообще было очень тихо. Ни птиц, ни белок, ни шуршащих в лесной подстилке мышей. Мой обострившийся слух уловил далекий свист воздуха, рассекаемого флаером.
А потом некое сияние окутало ближайшую гору, собралось в колоссальный пурпурный сгусток и устремилось столбом ввысь. Громыхнуло. Столб стоял несколько секунд, затем исчез. Вновь громыхнуло, и все кончилось.
Я не сомневался, что то же самое происходит сейчас еще в двадцати восьми точках земного шара. Побочным, но важным результатом наших атак на «родильные дома» стало то, что Инфос собрал свои рассеянные по всей планете монады в двадцать девять сгустков. Там, в космосе, они объединятся…
При посадке пилот уронил на меня еще одну порцию снега с еловых лап. Выскочил, глаза шалые.
— Видел? — завопил он, указывая на гору. — Что это было?
— Инфос умирает, — сказал я ему то, что он желал услышать. — Это были предсмертные корчи. — А как там… в селении?
— Нормально!
Всю дорогу пилот так ликовал, что я до сих пор не понимаю, каким чудом мы долетели в целости.
12
С тех пор прошло время. Много времени, очень большой отрезок, уместивший в себе гораздо больше событий, чем любой другой. Хотя могло бы уместиться еще больше, если бы императорская власть не устояла.
Когда утихли восторги по случаю нашей «победы» над Инфосом, пришло понимание цены свободы. Наверное, так должен чувствовать себя холеный домашний кот, безжалостно выброшенный на улицу. Даже не кот — собака; коты все-таки более самостоятельные звери… Не стало тирана, но не стало и того, кто заботился о нас и защищал нас прежде всего от нас самих. Говорить, что лишь девять человек из десяти почувствовали себя осиротевшими, значило бы беспардонно лакировать действительность. Процент испуганных и растерянных был гораздо выше. За сто процентов населения не поручусь, но в девяноста восьми уверен.