Просторный человек
ОТ АВТОРА
Часто в жизни, в ее повседневном течении, главным становится как бы случайное. Вот заметьте! И решающие события порой определяются неожиданным порывом или пустяковой для здравого смысла деталью, которая остается в памяти. Раскричавшаяся соседка, испугавшая тебя, ребенка, — и потом нет для тебя человека страшнее крикливого, — а разве это такое уж главное в человеке? Или какая-нибудь конфета на письменном столе твоего дяди, — прекрасного человека и серьезного ученого, который эту конфету не догадался или пожалел тебе, несмышленому малышу, предложить. И ты забыл смысл произошедшего, а помнишь только край стола и конфету в золотой (не серебряной, а золотой) обертке. И потом не можешь объяснить ни другим, ни себе, почему этот дядя нелюбим тобой. А заодно — и его наука, к которой у тебя способности, но заниматься которой ты — нет, ни за что! И вот — у тебя другая судьба. Вполне вероятно — не твоя.
Разумеется, и в позитивном смысле точно так же. К примеру… Впрочем, не знаю, тот ли пример, очень уж он личный. И потому мало что скажет (ведь принято считать, что читателю необходимо узнавание, прикидка на себя). И все же попробую.
Так вот. Был в моей жизни один удивительный филин. Я, право, не знаю, чем он питался (мышками?), да и не хочу знать. Но когда он, припадая на крыло, спускался ко мне со своих еловых высот, я не уставала дивиться совершенству плетения бело-коричневых перышек на его груди; и этому гордому взгляду на фоне чешуйчатой коры с подтеками смолки; и темному воздуху в черной хвое сквозь каждую иголку и ветку, а позже, когда тьма густела, — сквозь звезды. Он всему придавал бо́льший смысл, он, похожий на летающую кошку, со своей квадратной головой, с чуткими ушками, которые слышали лишь то, что нужно.
Это было счастливое время смолистых и свежих иллюзий — без морали и умысла — от хвоинки к травинке, от куста к листу. И если есть источник, который напоит в жару и засуху, то он — оттуда. Он, может, и не станет рекой. Но с этим подземного течения холодом внутри и на лице (капли, согреваясь, падают со щек в сухую лесную траву) ощутимей, что н у ж н о тебе в этом мире, а что — так, мираж. Память вошла в тебя и стала частью. А когда отзовется? — кто знает. Верно, когда подступит случайный случай.
И это еще не все. Многих из нас рано или поздно посещает ощущение неточного выбора в жизни — речь не обязательно о семье или работе. Иногда это касается всего внутреннего облика, построенного во времени…
И вот я ловлю себя на неожиданном.
Я бреду вместе с приятелями по лесу (кто же ходит по лесу толпой?!) и покорно отвечаю на доступные мне, поскольку я занималась биологией, вопросы одного из спутников, который интересуется, что это за желтый цветок (золотая розга), а этот — то же самое? (нет, зверобой). Названия эти мне не говорят ничего, а вот прыткие действия моей собаки, которая нашла и разрывает чью-то нору (хорек? ласка?) и лает, призывая меня, и руки мои дрожат от передавшегося от нее азарта… Но я будто не понимаю ее и слушаю разговор, — кого из современных поэтов следует считать сильнейшим (о, праздный бег минут!). А взгляд между тем выхватывает на поваленной сосне ящерку. Ее пронзительные глаза, прыткие и тоже пронзительные движения, не вовсе отданные делу питания и самосохранения, но еще и тому хрупкому, не имеющему прямого назначения, однако разлитому в природе, что мы вмещаем в приблизительное понятие красоты, гармонии.
Но та же ящерица готова, если что, поступиться своим прекрасным хвостом во имя целого. Да не одна она — вот и рак со своей клешней! Всего ведь не убережешь, а взамен все равно отрастет новое. Хотя эта новая клешня, как и ящеркин хвост, получаются поменьше и поплоше. Во имя сохранения. А как же гармония? Изящество? Очарование?.. Но чем-то приходится поступаться. Важно, наверное, — ч т о отдать. Какое из своих начал.
ЧАСТЬ I
ГЛАВА I
НАЧАЛО ПЕРВОЕ
ДЕЛОВАЯ ЖЕНЩИНА
Анна Сергеевна выходила рано, по росе. Окуналась в розовый туман, спешила мимо деревьев. Дела не было никакого. Шла быстро для бодрости, и бодрость появлялась, упруго охватывала тело.
Это была странная осень. Огромное красное солнце вываливалось из-за берез и круто взбиралось по небу, шло зримо, горячо и как-то не сливаясь с окружающим. Оно ощущалось отдельно. Особенно вечерами, потому что долго висело, медленно опускалось, не розовя неба. А потом наступала темнота, и было ясно, что теперь солнце т а м — с другой стороны планеты, обводит свой круг.