Теперь и прежнего покорства как не бывало. Даже голос стал суше. Он услышал ее готовность к отпору, к конфликту. Почему? С чего началось? И, расчислив, решил, что все же — с письма. С того идиотского письма, которое прислал кто-то из обиженных им. Т а к о й женщины у него не было. Впрочем, нет, была, но давно, лет пять назад, — встретились в командировке и какое-то время виделись в Москве. Но расстались по-доброму. Неужели она? Ну, дело не в этом. Он ведь поклялся, и поклялся искренне, потому что не вспомнил о той женщине. Ася поверила. Или все-таки затаилась? Нет же, нет, по ней все видно, простушка! Но, может быть, ей надо оказать внимание? Когда не стало миледи, и времени больше.
— Ася, ты когда сегодня кончаешь работу?
— Не знаю еще.
— Узнай, девочка, я тебя встречу.
Почему-то радости не высказала.
Пришел, однако. Заметил в вестибюле высокого человека в темных очках, который поднялся при появлении Аси, но, уловив ситуацию, подошел к справочному окну. В другой раз, завидев Владислава Николаевича, сразу удалился.
Что это значит? Бывший ли больной приносит свою благодарность (но чего ж тогда убегать от мужа?) или (вернее) что-то иное. Да, да, звонит ей в больницу: «Я зайду за тобой». Теперь она ни за что не бросит работу. Еще бы!
Новый удар был тем сильней, чем неожиданней. Как же так? Первая реакция — вопрос:
— Кто этот человек?
— Какой?
— В черных очках.
— Ученый, биолог.
— Я не о том спрашиваю.
— А о чем же?
— К тебе ли он приходил?
— Не только. Его брат в моей палате.
— Тот, о котором ты печешься?..
— Да.
Все было так, она не врала — это Коршунов умел понимать. Но что значит «не только»?
Владислав Николаевич был человеком дела. Уж этого не отнять! С его журналистскими навыками вовсе не составляло труда узнать, где именно работает «ученый, биолог» Ацеров. Даже как-то слишком просто оказалось. Будто сама судьба шла навстречу: со второго звонка он уже, как говорили у них в редакции, «вышел» на директора института, а директор оказался его старым знакомым, почти приятелем и легко рассказал о своем подчиненном, — а это был е г о подчиненный! — который, между прочим, разрабатывает интересную проблему. Можно ли писать об этом? Пожалуй, не стоит, еще не доведено до конца. Но если затронуть тему в связи с работой всего института…
Ну, ясно. Эти тщеславные ходы Коршунов знал преотлично. Да, да, разумеется, если он будет говорить о лаборатории, то и обо всем институте.
Сославшись на директора, получил телефоны Ацерова — рабочий и домашний. Позвонил домой.
Голос у подозреваемого был глуховатый и настороженный, а разговор — уклончивый.
Коршунов, естественно, не назвал себя, просто — из журнала такого-то.
— Видите ли, для журнала у меня ничего нет. То есть пока нечем похвалиться.
— Вадим Клавдиевич, тут не в результатах дело. Интересен поиск. Сейчас читателей очень волнуют проблемы генетики, генетической инженерии..
На том конце шнура явно хмыкнули:
— Да, я уже сталкивался с этим… Но ведь мы в нашей лаборатории…
— Знаю, знаю… И уверяю вас: без вашей санкции ни одно лишнее слово не попадет в печать. Кроме того, мы будем освещать работу института вообще; просто о вашей лаборатории директор говорил как об одной из наиболее перспективных, вот я и проявляю настойчивость. Уж простите, бога ради.
— О, что вы, конечно… Только…
— Хотелось бы поговорить лично. Когда я могу заехать к вам? На той неделе поздно. Хорошо бы сегодня. Я ненадолго. Часа через полтора можно? Спасибо.
Вот это напор! Неприятный голос. Не поймет, пожалуй, ничего. Да и не нужно. Я ему расскажу о той самой гибридной клетке «человек — мышь», не зря же я к ней возвращался. Расскажу попроще, как это любо их журналистской братии. Как эта клетка делится, делясь, теряет часть хромосом. А при потере хромосомы какие-то белки перестают синтезироваться. Тут-то и сравнивают, какие белки были в данной клетке прежде и каких стало не хватать. Ах, вот этих! — ну, к примеру, тимидинкиназы. А какая хромосома потерялась? Ага, вот какая — семнадцатая! Ну, стало быть, в ней и находится ген, управляющий синтезом этой самой тимидинкиназы.