Наш профессор притих, сел, стал намазывать хлеб маслом, а поверх еще икрой. В голове у него сталкивались формулы, одна из которых… одна из них… кажется, она могла уничтожить все остальные, и следовало скорее проверить. Он незаметно выполз из-за стола и, разыскав свое летнее пальтецо, выбежал на улицу.
По его комнате гулял ветер — сбросил бумаги со стола, и они валялись как ненужные. Ученый подумал, что оно и к лучшему (как ненужные), и незачем раздувать эти вселенные и давать кому ни попадя… Но потом вспомнил: все уже знают, сам чертил в воздухе пьяной рукой…
Он нашел запись — да, да, конечно, это была та формула, которая могла опрокинуть все. Это ее он вспомнил на банкете. Стало быть, она уже была. И делать ему больше нечего.
Тогда он лег на диван в своем остывшем кабинете и заплакал. Потому что путь исканий был окончен, пир безрадостен, а в душе — пустота.
И тихонько в дверь постучалась старость, которой он не замечал все последние десятилетия. Он и теперь не поспешил открыть дверь, а торопливо начертил на чистом листке бумаги: «Милая Маша, не жди меня к завтраку». Потом представил себе удивление жены и добавил: «Не беспокойся обо мне. Я подам тебе весть».
После чего переоделся в новый костюм, завязал галстук под воротом свежей рубахи, собрал и рассовал по карманам исписанные математическими выкладками бумаги. И наконец, из бокового кармашка пижамной куртки достал пока единственную в мире капсулу, в которой жила своей удивительной самостоятельной жизнью единственная на этой земле частица-малютка — будущая вселенная.
…Вадим поднимается по лесенке и, уже отпирая дверь, слышит телефонный звонок, и потом — расслабленное:
— Его нет, Анна Сергеевна. Здравствуйте. Не знаю. На работе, вероятно.
— Я здесь! — кричит он. — Мама, я здесь!
В трубке чуть напряженный от смущения голос с энергическими нотками:
— Вадим, добрый вечер. Вы не очень устали? Я хочу пригласить вас посмотреть картины художницы, о который мы как-то говорили. Очень, на мой взгляд, интересно. Я вас встречу, это в том же дворе…
Вадим рад, будто того лишь и ждал.
— …Довольно настойчивая особа, — вскользь роняет мама.
— В пределах дозволенного, — мягко парирует Вадим. И вдруг улыбается в радости, как от доброго предчувствия. — Мама, не напрягайся, з л о д е й к а — не она.
А злодейка, точно ожидая его, стояла в том самом дворе, возле того дома, куда он спешил. Стояла, застигнутая своим жизнеспособным двойником на попытке быть похожей, нет, быть тождественной, как бы переселиться в другую (схожую, но другую) плоть, переняв ее черты.
— Ася, это ты? Господи, что за причуды! Мне показалось, будто я сама себя встретила!
В Асиной памяти мгновенно всплыло такое же ее ощущение там, в лесу, когда спрятались с Вадимом за ель.
Но другое чувство перекрыло, и она подбежала возбужденно:
— Анна Сергеевна! А я собиралась звонить вам. Кажется, у Тани будет мастерская. ФЕЯ обещал.
Она рассказала о ходатайстве, о слове «лады́»…
— Он так и сказал «лады́»! — и засмеялась.
— Ну, так говорят иногда, — рассудительно ответила Анна Сергеевна. Она немного медлила: звать — не звать. И решилась: — Пошли смотреть Танины работы! Я пригласила Вадима.
И увидела промельк радости в Аськиных глазах — целый взрыв ее! — и потом вдруг полное потухание — до плоской блюдечности лица, не освещенного никаким чувством:
— Я не смогу, Анечка.
— Что так?
— Должна быть дома.
— Кто-нибудь болеет?
— Нет, что вы!
— Ну так и поглядим картины, это большая радость! Ведь сама не знаешь, за кого хлопочешь. Она — удивительный художник, хотя и тяжелый человек. Я не люблю ее, но тут… Хочешь, позвони домой, чтоб не волновались.
— Не могу я, Аня!
А сама уже искала глазами телефонную будку, которая, помнится, была где-то рядом.
На звонок откликнулся муж. Голос неприятно поразил, будто не знала его, не слышала каждый день.
«…Я не виновата перед ним, — твердила Ася как заповедь, уже не веря в нее. — Нет, виновата. Но я не хочу слышать этот голос».
— Алло! Чего вы молчите? — резко и как-то ругательски спросил он (никаких дурных слов не было, но они разумелись).
— Слава, это я.
— А! Где ты?
«…Я виновата, но сегодня я ничего дурного…»
— Ну что? Ответить не можешь? — Он не смягчил тона, услыхав ее. Стало быть, зол, возмущен, взбешен. — Так где все же?
— У Татьяны Всеволодовны.
— Не ври, если не умеешь! У нее нет телефона!
— Я возле ее дома…