Михайловича и в основном понимал их. В июне мы сдали экзамен, студентам университета отметки поставили в зачетные книжки, а мне Генрих Михайлович выдал справку, что "студент 1-го курса МЭИ Б.А. Розенфельд сдал курс тензорного анализа с оценкой отлично". В 1941 г. Шапиро воевал западнее Москвы, был демобилизован по состоянию здоровья. Уехал в Куйбышев (Самару), где была его семья, преподавал там. Он умер в 1942 г. в возрасте 39 лет.
Решающий шаг
Опыт с курсом тензорного анализа мне понравился и я решил, что таким же образом смогу сдать все курсы Мехмата. Но на Мехмате во вторую смену, когда я был свободен от занятий в МЭИ, учились только студенты э3-го, 4-го и 5-го курсов. Я спросил у Шпильрейна, какие книги мне следует изучить, чтобы понимать лекции на 3-м курсе. Он посоветовал мне изучить дифференциальное и интегральное исчисления по Э. Гурса в объеме трех полутомов "Курса анализа" и аналитическую геометрию в объеме двух томов Дж. Сальмона. Эти книги имелись в русских переводах. По- видимому, по оригиналу Гурса и по французскому переводу Сальмона сам Шпильрейн учился в Сорбонне. Впоследствии в университете мне сказали, что математический анализ следовало учить не по Гурса, а по Валле- Пуссену. В книгах Сальмона совсем не было векторов, роль которых играл почти забытый ныне метод сокращенных обозначений, но более новых учебников тогда не было.
Июль 1936 г, я провел в летнем лагере МЭИ, описанном в моем фельетоне в "Энергетике", а в августе я прилежно изучал в библиотеке им. Ленина книги, рекомендованные Шпильрейном. Там я познакомился с Додиком Шклярским, который в 1936 г. поступил на Мехмат, а впоследствии был известным организатором школьных математических кружков. Додик погиб на войне. После войны первой книгой серии "Библиотека математического кружка" был сборник задач, составленный Д. Шклярским, Н. Ченцовым и И. Ягломом.
Перед решительным шагом начала систематических занятий на Мехмате я решил "сфотографироваться" - написал свой "Автопортрет" - цикл из 6 небольших стихотворений.
Волосы
От судьбы получил я пеньковую петлю
На голову мою беспутную,
Но она не прошла через голову отпетую
И так и осталась спутанной.
И вот она - почерневший фитиль керосинки
Поверх ее лица пылающего и угреватенького.
И вот она - завитые проволочные волосинки
Прибора электронагревательного.
И ею греемый кипит мой мозг,
Сплавляет все мысли в целеустремленное, единое.
Не боишься обжечь коленок мост,
Можешь найти и золу сединок.
И только, когда устанет ладонь,
Кудряшки мои бравши,
Удивишься: ведь я совсем молодой,
По сути дела, барашек.
Очки
От судьбы получил я терновый венец,
Глубоко нахлобученный на уши.
И блестят в опьяняющем красном вине
Его когти, виски мне сжимающие.
Жестокие иглы глазам грозят,
Вонзаются в нервы, упорны.
И ясно-ясно видят глаза,
Шипами теми пришпорены.
И всех оттолкнул тех игл синий блеск,
Как реквием, сыгранный соло.
Лишь стал кто ближе и в душу влез,
Узнал: человек я веселый.
Губы
От судьбы получил я удар по лицу
За избыток любовного зуда,
И круглые губы хрупко несут
Отсутствие главного зуба.
Левая щека неподвижно мне вправлена,
И губы направо улыбку обращают:
Как будто: пожалуйте за левой и правую,
Как будто: я вас прощаю.
Светится фиолетовый штемпель отверженного.
Различимы следы, пальцами впечатанные.
С такими губами, судьба моя отвешена,
Мне никогда не целоваться с девчатами.
Кода же я все таки поцелую тебя,
Подавивши улыбки змея,
Ты скажешь, терпкое счастье терпя,
Что целовать я умею.
Скулы
От судьбы получил я два граненных алмаза,