— Фамильная драгоценность, с родовым гербом. И напрасно вы так иронически улыбаетесь! — вспыхнул Вадик. — Да! И у нас до сих пор существуют дворяне!
«Ох, дворяне, дворяне, баловники, шалуны», — вздохнул про себя Александр Павлович и уточнил:
— Вы же, кажется, Вешников? Я только что писал про вашу книжную графику. Пойдемте, вручу вам журнал. А вы мне расскажете про род Вешниковых.
Он увлек за собой Вадика, славного, всячески симпатичного ему молодого человека, неглупого, даровитого, но с такими, согласитесь, оригинальными наклонностями! Как бы там ни было, Сане не хотелось, чтобы их необычайный по содержанию разговор стал достоянием остальной публики, поэтому он увел Вадика к окну и усадил на подоконник.
— Вот теперь я с удовольствием послушаю про фамильные драгоценности рода Вешниковых, — повторил он.
— Кольцо пришло ко мне престранным образом. Вы — писатель, вам будет интересно, — начал Вадик.
— Интересно, интересно, — отозвался Александр Павлович и протянул Вадику еженедельник, сверля его иезуитским взглядом. Он ведь не только писал про Вешникова, но и сказку про гусей-лебедей, похитителей чужого добра, знал с детства. — Расскажите. Мне очень интересно узнать, каков-таков род Вешниковых.
— Вешников я по отцу, матушка у меня Паренаго, лебедь — ее родовой герб. Род древний, но не знатный, обыкновенное служилое дворянство. Землей владели в Воронежской губернии, — спокойно рассказывал Вадик, и лицо у Александра Павловича невольно вытягивалось. — Активно участвовали в войне 1812 года, занимались просветительством, а больше ничем особо не отличились. Я позволил себе надеть кольцо, надеясь, что оно принесет мне удачу. Оно попало ко мне неожиданно, и я счел его добрым предзнаменованием. Я, знаете ли, готовил переломный момент в собственной судьбе. Все поставил на карту. Париж видел как главный рубеж. Все должно было измениться благодаря Парижу. Но Париж никак не давался мне в руки. Все на мази, все готово, и опять какая-нибудь проволочка. Я извелся, изнервничался. И тут Всеволод Андреевич приглашает поехать в Посад. Сами знаете, Посад — это Лавра, главная русская святыня. Я решил, что сама судьба мне указывает туда путь. Приехали, переночевали, хозяйка — знакомая Всеволода Андреевича, милейшая женщина, из русских красавиц, привечала, кормила, хлопотала… — Глаза Вадика странным образом затуманились. — Но это не важно, — прервал он сам себя.
Александр Павлович слушал Вадика с возрастающим интересом. Он, кажется, ошибся. Может быть, Вера, любительница сюрпризов, преподнесла им всем очередной сюрприз?
— Поутру ребята отправились в Лавру по делам, а я — без дела. Отстоял службу, молился истово. Мне было о чем молиться. После службы долго еще сидел у стен Лавры. Когда вернулся, ребята уже собирались уезжать. Предложили мне перекусить перед дорогой. Я отказался. Такой строй в душе, не до еды! И вдруг вижу в бокале кольцо. Взял. Мое! Родовое! Ну не чудо ли? После молитвы — обетование. — Вадик посмотрел на Александра Павловича, прося разделить с ним восхищение чудом.
Чудо… В самом деле чудо. Не возразишь. Александру Павловичу труда не составило сообразить, относительно чего, а вернее, кого, увиделось Вадику обетование… Больше всего на свете Вадиму в тот миг хотелось… Удивительно, что и самому Александру Павловичу тогда хотелось примерно того же. Или нет? Он уже совсем другого себе хотел? Вышел ведь из того возраста, когда вожделение принимают за любовь…
— Понимаете? Мне явили чудо! — повторил Вадик. — По-другому о кольце я думать не могу. И сейчас так думаю. Но смысл чуда иначе вижу. Тогда я решил, что это обетование, а теперь…
— А теперь? — спросил Александр Павлович.
— Теперь, — ответил Вадик, вперив взгляд в пустоту, — мне вообще все видится иначе. Париж не обманул. Стал поворотным пунктом.
«От ворот поворот», — не без ехидства закончил фразу Александр Павлович.
— Можно сказать, Тулон? — спросил он вслух.
— Да, можно сказать, Тулон, — согласился Вадим. — Но ведь удивительная история, правда же?
— Правда, — не мог не кивнуть Александр Павлович. — А девиз у вас, случайно, не «Беру, где найду»?
— Вы что, меня осуждаете? — удивился Вадик. — Но уверяю вас, я не брал чужого. Взял то, что принадлежит мне по праву.
«А если и мне по праву?» — подумал Александр Павлович, но почему-то не захотелось ему права качать. Права особые. Похожие на издевку. Хотя, глядя на Вадика, Александр Павлович даже в семейное предание поверил. Могло такое быть? Могло. С таким-то ощущением правоты! Но Вадик все равно был ему симпатичен. По-родственному, что ли?