«Черная Орхидея»
У моря
— Так кто, ты говоришь, написал «когда простым и нежным взором»? — спросил Ломакин затягиваясь стрельнутой у товарища синей галуасиной.
— Поль Марсель, — ответил Валик.
Трывав полдень. Под мягкими лучами осторожного солнца по всему побережью моря экстраполировал ранний июнь. На матрацах загорали, в море купались, на террасе ланчевали. Валик и Ломакин локализовались под кроной касторового дерева. Они не страдали от неумолимо нарастающего солнечного тепла, просто под кустом рицины стояла удобная скамейка, вбитая в грунт более века тому. Откинувшись на гнутую спинку, сформированную из безопасно лоснящихся брусков, приятели благодушно поглядывали по сторонам.
— В 1937-ом году написал. Хитяо 1937-го года, — добавил «музыковед», с сожалением глядя, как Ломакин допивает последнюю бутылочку гиннесса. Последняя фраза, веско произнесенная Валентином, застыла в воздухе будто замысловатый клуб табачного дыма в безветренную погоду. Беседа зависла.
«Вот он и наступил, тот самый момент, когда так необходимо удержать внимание аудитории», — подумалось Валику. А внимание аудитории было приковано к трем мимоидущим пляжницам, которым Ломакин ниспослал завуалированно-месмерический взор. Взгляд явно получился притворно робкий и граций обмануть не удалось. Заливаясь всеобщим вниманием, девушки проплыли мимо, одаривая белоснежным смехом лишь друг друга.
— Так он типа диссидент? — спросил разочарованный волокита.
— Почему же диссидент?
— Ну, не знаю. Как слышу «в 37-ом», так сразу что-то такое само всплывает в мыслях — репрессии, тоталитаризм, ну, и диссиденты, понятно дело.
— Ты, как Прежнев, точно. Тому вычитали в статье зарубежной прессы о разгроме «бульдозерной выставки», что это сапог на горле мучеников культуры, поступок варваров, преступление против свободных художников планеты. Ну, и говорит приближенным: «Вот ведь болваны! Бульдозерное смятение картин — это аллегория! Хтонический кошмар экзистенциальных тенденций! Эпатаж, как действо! Шок, как результат! Эти вуалехвостки передовиц ничего не смыслят в современном искусстве! Понятие арт-акция для них — пустой звук!».
— Э, э! Затараторил. Я-то здесь при чем? — почти обиделся Ломакин.
— Да ни при чем. В мыслях всплыло.
— Странная ассоциация. Ну, ладно. Выходит, эту песню француз написал?
— И француз, и не француз. Не в этом дело. Суть в том, что мемуары этого композитора украдены. В тех рукописях сокрыта тайна, за которой уже идет охота. Жестокая и бескомпромиссная.
— Жесть. Ну, а приз-то каков?
— Ми-лли-он.
— Кроме шуток? — легковерный Ломакин аж приподнялся и навис над Валиком в ожидании желанного отрицания.
— Какие уж тут шутки... — печально усмехнулся тот, медленно поводив глазами по сторонам. — Такое довелось мне услышать сегодня, что уже не знаю: радоваться этому или нет. Зашел я, значит, с утра к Рите на практику...
Информация к поглощению. С Ритой Валентин познакомился у Рианны, сдававшей ему в аренду стаканоподобный флигель, к которому можно было пройти через калитку с Марсельского бульвара и миновав запущенный сад. На калитке висела маленькая, 10 на 20 сантиметров, табличка, гласящая, что здесь, пройдя по узкой, вымощенной желтым кирпичом, дорожке (этих подробностей на табличке отсутствовали), можно найти сыскное агентство «Cult» — приемные дни и часы такие такие-то. Почему предприятие носило такое странное название объяснить было сложно, так как учредитель никаких пояснений никому не давал, но многие считали, что все из-за созвучия названию знаменитого огнестрельного бренда. Действительно, нажав кнопку звонка посетитель открывал калитку (в том случае, если поверхностный осмотр с камеры наблюдения подтверждал респектабельность визитера), по дорожке следовал к флигелю, поднимался по двум ступенькам на крыльце и оказывался перед дверью с очередной табличкой — «Детектив В. Цевье». Удачным для посещений считался день, когда за дверью посетителя ждала приветливая улыбка Риты, офис-менеджера с трогательной челкой гладких черных волос и парой безупречных стройных ног, обутых в строгие берцы на высокой прозрачной «манке». Выше мы уже упомянули о Рианне, арендодателе помещения. Именно она-то и познакомила детектива с его будущей сотрудницей. На тот момент времени Валентина всего неделю назад с «треском» попросили покинуть команду главного прокурора Черноморского уезда. Решение об открытии персонального агентства зрело давно. Некоторое время ушло на подготовку соответствующей документации, поиск подходящего расположения, а громко-тихое завершение карьеры в прокуратуре произошло как-то само собой. Рианна же, абы кому не сдававшая квартир и домов, слыла в своей профессиональной среде чрезмерно рафинированной и даже задающейся особой. Знакомство она водила все больше с художниками, музыкантами, артистами без определенных занятий да с беззаботными бездельниками. Валика ей представил Ломакин. Быстро определились в том, что требуется, и споро сошлись в цене. Так вот, время от времени эта Рианна устраивала вечеринки для приятных и перспективных знакомых. Валентина, который ей показался небесталанным, дальновидная девица без промедления пригласила на одну из них. Проживала же Рианна в непосредственной близости от флигеля, как говорится, рукой подать. В буквальном смысле — за изящным забором с обгоревшими в барбекюшных баталиях балясинами. На этом-то заборе и зависла Рита, когда Валик впервые её увидел. Увидел, и с тех пор не мог с ней расстаться. Работу ей предложил, хотя за первые месяцы израсходовал на содержание агентства и жалованье офис-менеджеру все свои сбережения. Не жалел ни одной доли секунды. Рита прекрасно водила авто, варила потрясающий кофе с перцем и корицей, бегло разговаривала по-иностранному в нескольких вариантах, играла и пела в своей инди-группе, заканчивала экономический вуз и занималась джиу-джидсу. На личную жизнь, что тоже, не себя имея ввиду, вполне устраивало Валентина, времени у неё не было. В деньгах она не нуждалась, так как папаша ейный являлся маститым застройщиком, но лишних денег, как говорится, не бывает, тем более, что в детективном жанре попробовать себя ей еще не приходилось и новые ощущения были гарантированы. А Цевье... Был влюблен в Риту по-уши, но благоговел пред нею и лишь шумно вздыхал, когда та покидала офис по окончании трудового дня.