Поскольку я, предпринимая попытку просветления экзистенции, принужден говорить объективностями, то все, что философия подразумевает экзистенциально, непременно должно быть возможно понять превратно: как психологию, логику, объективную метафизику.
В результате же происходит смешение самых крайних противоположностей:
а) Слепая инстинктивность мгновения, находящая себе выражение в аффекте и в произволе «я так хочу», непроницаемая витальная сила жизни самой по себе и упоения жизнью (не знающего верности и формовки, и не имеющего образующего действия на дальнейшее существование) противостоят объективно столь же иррациональному, возводящему свою действительность из истока свободы, внутренне связному в себе и ничего не забывающему; тогда то, что объективно кажется произволом, заключено на самом деле в рамку последовательности такой жизни, которой знакомо сознание вечной достоверности, в противоположность преходящему упоению в мнимой достоверности мгновенного удовлетворения.
б) Если кто-нибудь говорит о другом человеке: он всегда говорит о самом себе, даже если обсуждает деловые проблемы, то это может иметь два значения: упрек в том, что человека не покидает эгоцентрическая заинтересованность эмпирической индивидуальности; или же самое искреннее согласие с ним, ибо он говорит только истинно и обязательно, а значит, - из глубины своей экзистенции. То, что кто-нибудь придает бесконечно большое значение самому себе, может означать суетную замкнутость в тесноте своей эмпирической индивидуальности или же то, от чего для нас все и зависит в решающей степени: тревога о своей подлинной самости.
в) В жизни науки к смешениям объективно предрасполагает не исходящая из существа дела, возникающая из посторонних мотивов заинтересованность исследователя в определенном результате и восторженная любовь энтузиаста как основание исследовательской работы. И то, и другое противоположны безличному научному достижению, которое, будучи содержательно пустым, лишь случайно бывает полезным для другого. Дельность идеи, которая, служа некоторой экзистенции, господствует в исследовательской работе, можно спутать с мнимой дельностью, которой ищут для себя лишь как некой «пристройки» в нескончаемых аргументациях, самооправданиях, и в твердых, значимых результатах.
г) Экзистенция имеет абсолютно независимую точку, где она покоится на самой себе (и из которой она необходимо вступает в коммуникацию). С этим объективно сходствует и может ввести в иллюзию и смешение самоизоляция от других для защиты одной только эмпирической индивидуальности и чувствительности (из которой уже невозможна бывает никакая подлинная коммуникация).
д) Историчная сторона отдельной экзистенции в ее объективной особенности есть явление ее бытия; объективно такая же на вид особенность, как прекрасное, но нескончаемое многообразие, есть предмет прелести, любопытства и наслаждения. Абсолютно историчная экзистенция сжимается, вступая в явление особенного; нескончаемость особенного остается хаотическим рассеянием (Die absolut geschichtliche Existenz kontrahiert sich in der Erscheinung eines Besonderen; die Endlosigkeit des Besonderen bleibt chaotisches Verwehen).
Эти смешения суть примеры сплошь и рядом проявляющейся двусмысленности экзистенции в ее явлении и высказываний о ней. Эту двусмысленность не в силах отменить никакое знание, ее может одолеть только ответственная за себя возможная экзистенция. За эту иллюзию, пусть даже никакой чистый интеллект не может постичь ее и предотвратить ее появление, мы все-таки несем поэтому ответ, как за свою вину. Критическая совесть возможной экзистенции стоит словно между двух миров, которые для одного лишь рассудка кажутся одним миром: между явлением ничтожного и явлением экзистенции.
Жизнь этой критической совести есть труд различения этих сил, смешение которых превращает все в кажимость и иллюзию; но разделение их нужно постоянно совершать снова и снова. Существование как таковое имеет своим условием эмпирические силы, экзистенциальные же силы достигают сознания и обретают действительность только в отталкивании и проницании: процесс разграничения, исчерпывающе ясный нам в мгновении, в целом никогда не приходит к концу.
То, что в особенности просветляющих экзистенцию высказываний ищут как некоторого знания о чем-то наличном, мнимое существование чего могло бы утешить и успокоить, возникает из противной экзистенции воли к объективной надежности (Daß insbesondere die existenzerhellenden Aussagen gesucht werden als ein Wissen um ein Bestehendes, dessen vermeintliches Dasein trösten und beruhigen könnte, entspringt aus dem existenzwidrigen Willen zur objektiven Sicherheit). Основная позиция всякого философствования определена тем, хочу ли я неэкзистенциального покоя в знании о чем-то таком, что и без экзистенции таково и таковым останется; или же я в силу сознания возможной экзистенции вижу в подобной воле предательство экзистенции. В достоверном сознании, что подлинное бытие не пребывает (eigentliches Sein nicht besteht), я вынужден в беспокойстве и опасности собственного экзистирования превосходить все лишь наличное (alles bloß Bestehende übergreifen) в изначальной совести: дело за мной (es kommt auf mich an), - и тем самым релятивизировать всякое наличное бытие (alles bestehende Sein relativieren).