Обиженным на родителей проходил он только полдня. Но потом пришел к выводу: они эту хрень шекспировскую наверняка не читали, им имя понравилось, звучит-то хорошо. Пьеса нигде вроде бы в Москве не идет, да и шла ли когда? Что там в Англии идет, это их дело, они даже язык свой толком выучить не могут. Словом, плюнуть да растереть и вовсе забыть. А чтобы на будущее нежелательные ассоциации удалить — пусть-ка подберут кого другого приличного, по кому ему имя дали. Этого сам он уже сделать не мог, поломал голову, как быть, и вспомнил, что у светлой памяти дяди Георгия был вроде как литературный секретарь, очень его дядя всегда хвалил, книги свои дарил, — «Ильч и Флике идут за кольцом всевластия», самую позднюю — «Ильич, который живет на крыше», хорошие книжки, хотя больше для детей.
Мустафу Ламаджанова, все еще бодрого старика, отыскали в тот же вечер в доме престарелых для богатых писателей в поселке Окочуринец. Тот ничего не имел против встречи с племянником старого друга, да и просьбу его понял. Попросил на изучение предмета неделю, а управился в два дня.
Он предложил «заказчику» сразу четыре варианта, все примерно годящиеся, но какие-то неубедительные и незнаменитые. А нет ли чего в запасе? Татарин, похоже, не зря пользовался расположением дяди. Он предложил Тимону считать, что в загсе при записи в свидетельстве о рождении сотрудница недослышала, записала «Тимон», а надо было «Тимолеон». А это что за хрен такой? Оказалось, вовсе не хрен. Был это знаменитый полководец в той же самый Греции, очень такой нехилый тип, навешавший по ушам не кому-нибудь, а Карфагену. И так навешал, что тот был разрушен!
Вот это Тимону годилось. Он решил не делать так, как думал сначала, не отправлять татарина в референты туда, откуда сводок не поступает. Пусть живет в своем Окочуринце в память о дяде. А идею с ошибкой в свидетельстве о рождении Тимон отредактировал. Оказывается, он всегда был Тимолеон, только в детстве его в школе Наполеоном дразнили, вот он и сократил имя, когда паспорт получал, чтобы произнести легче было. А что, есть еще какой-то Тимон? Не слыхал. Право, интересно. При случае поинтересуюсь, только вот времени нет совсем. А что, неужели так? Да помилуйте, у меня свидетельство о рождении есть, хотите, покажу, в нем ясно написано — «Тимолеон». Да нет, уж останусь Тимоном. Привык за столько-то лет.
Чтоб уж вовсе закончить с описанием генерала, надо отметить, что он практически никогда не снимал очки. Помогало в работе, ибо видел он очень так себе, но главное было то, что оправа из натуральной черепаховой кости внушает уважение и друзьям и врагам. Не как память о неудачливом понижателе цены на аквавиту, у того очки ширпотребные были, а как напоминание о том, что уже тридцать лет изготовление такой оправы запрещено, считай, во всем мире. Вот и размышляйте, господа, отчего всем нельзя, а генералу Аракеляну можно.
День обещал быть тяжелейшим. Москву покинули те, кто обычно отдавал приказания генералу, и те, с кем он по крайней мере мог провести совещание и принять решение. Царь же оставил столицу всего-то на четырех доверенных человек, взял свою охранную гвардию, митрополита, наследника и личного пророка и велел блюсти порядок до тех пор, пока он не вернется. А до каких это пор? Ясно, до надлежащих. Не царское дело, выходит, столицу стеречь… Стоп. Такое и в мыслях иметь нельзя. Телепатов Тимон Аракелян навидался достаточно и сожалел, что над ними нельзя дератизацию провести. Столько ведь прекрасных телепатицидов придумано! Но Макиавелли не советует. Он советует поступать так: зазвать всех, кого опасаешься, на посиделки, разболтаться о чем не надо, потом объявить, что такая беседа не для лишних ушей, отвести гостей, скажем так, в другие покои и больше не беспокоиться, потому как те, кто могли бы осудить тебя, более тебя осуждать не могут, а остальные будут благодарить за то, что ты поступил так, как поступил, а что касается их самих, то рассудил иначе. Умный был тот Макиавелли мужик, хорошо, что сейчас в ведомстве такого нет, не то мигом пришлось бы его слать референтом туда, откуда сводок не поступает.
Кроме самого Тимона, за Москвой сейчас наблюдали смотрящий по Кремлю упоминавшийся уже Анастасий Праведников, а еще Адам Клочковский, глава военной разведки, «Шелленберг», так сказать, — по терминологии всех же «плачущих мгновений», за прозвища из которых не наказывали, — ну, еще одного, и все. А остальные — так проку ли от остальных «ответственных», все только и знают, что у него инструкции требовать. Есть еще верховный прокурор. Можно представить, как она, почтенная Матрена из Почепа, отдаст приказ о наступлении. Или об отступлении. Короче, все, как всегда, на мне одном. Хорошо хоть за сам Кремль есть кому отвечать.
На охране города сейчас были только императорский конвой, кремлевские гвардейцы, совсем небольшое подразделение, еще Сумской гусарский мотострелковый полк, Донской казачий имени его превосходительства генерал-лейтенанта Каледина полк, Оренбургский уланский танковый оперативного назначения полк, вот и все, собственно, — а серьезные войска на Валдае за Тверью. Вот и защищай столицу тремя полками, если по тюрьмам и то публики больше сидит и, как всегда, только ждут случая поменять одного царя на другого. Есть конногвардейцы, но от них толку чуть, горазды махать Стечкиным, — вот заставить бы одного такого посидеть недельку на прослушке — тут же был бы из него бравый Крючков или Теркин.
Вызвать оперативные части с Новой Земли или с Курильских он мог за двенадцать часов. Но такой десант был бы откровенным признанием начала гражданской войны. Пока греки с хоругвями ломают свою многотысячную комедию на Болотной площади и требуют вернуть Крест на все высотные издания, особенно на университет и МИД, драки нет, но скоро будет. Кто-то уже и на соборную мечеть требует! Был бы царь на месте, рыкнул бы, что вообще-то он не одних православных греков император, а всех народов и религий на Руси. Только оттуда, где он сейчас, не положено рыкать.
Настроение у генерала было хуже некуда, и уходить слушать Боку Давидяна не было никакого желания. Но что-то делать было надо, и Тимону Игоревичу пришлось пошарить в памяти. «Движения подкупательные тактикою допускаются», — всплыло что-то из школьной программы в памяти. День жаркий, отчего бы народу не отправиться за город и там не митинговать хоть круглые сутки, в Саларьево, или на какой другой мусорный полигон, можно гуляния им организовать с подарками, со слабоалкогольным пивом и не очень сильной борьбой за соблюдение слабоалкогольности? Сделать можно, а деньги?..
Оперативных денег у ведомства генерала было чуть, хотя он и знал, где занять, притом без отдачи. Но обращение к теневому банкиру царя, обрусевшему ломбардцу Якопо Меркати, благополучно много лет державшему меняльную контору на Петрокирилловской, в будущем могло откликнуться прямым обвинением в самоуправстве с последующими оргвыводами. Впрочем, царю для таких выводов никакого повода не требовалось, надо будет — объявит что угодно за что угодно. И сын у него такой же, это Тимон знал. Он был уверен, что эту семью не пересидеть в ближайшие десятилетия никому. Макиавелли заранее объяснил, почему такое случиться должно: семья Старших Романовых сумела вернуть единожды потерянную страну, а «покорив мятежные области вторично, труднее потерять их, потому что под предлогом подавления мятежа правитель может укреплять свою власть с меньшей оглядкой, наказывая провинившихся, выявляя неблагонадежных и защищая наиболее уязвимые места». Эту молитву Тимон понимал куда лучше, чем «Отче наш», читаемый ежедневно всеми верными сынами его императорского величества властвующей партии.