Но сама эта мысль уже подсказала мне решение. Судьба бросала мне вызов! Панический страх исчез, и я решительно закрутил педалями. Позади остался прибрежный поселок, большущая усадьба из красного кирпича в конце буковой аллеи, шестиугольное коричневое здание на вершине голого холма, а река то завораживала, то пугала меня. Я понимал, что ехать придется долго, что на горизонте собираются тучи, а шины могут в любую секунду лопнуть от езды по жесткой дороге, но все мысли растворились в остром желании быстрее добраться до города, взять деньги, поужинать и найти ночлег.
Последние десять миль я даже не пытался разглядывать окрестности. Все происходило само собой: подо мной извивалась дорога, появлялись и ускользали большие зеленые реки, вдоль дороги вздымались замки с огромными сводами, прятавшиеся в тени. От голода у меня кружилась голова. Я яростно жал на педали и скоро довел себя до изнеможения, но шпили города, вдруг возникшие, казалось, прямо среди полей, не принесли облегчения: а что делать, если почта и здесь закрыта?
Все-таки была и одна светлая, благословенная минута, когда каменистые поля книгой закрылись за моей спиной, а столбы высоковольтной линии почетным эскортом сопроводили меня от подъема на последний холм и по плавному спуску между шикарными виллами и длинными садами до самого моста. На той стороне реки вдоль берега раскинулся город — замок возле моста, башня кафедрального собора, склады и хранилища, прижавшиеся друг к другу ветхие домики, выстроенные в прошлом веке. И тут-то сердце у меня подскочило — не важно, чем кончится эта поездка. Я уже совершил поступок, достойный настоящего мужчины.
Но хорошо бы остаться мужчиной до конца. Сразу от моста дорога пошла вверх к главной улице города, между двумя длинными фасадами кирпичных домов выставила известковый бок церковь. Ну что же, великий господи, если почтовый банк открыт, зайду потом в твою обитель отблагодарить тебя.
Но, переступив порог почты, я сразу же понял — судьба меня подвела. Работа шла лишь за одним окошечком, где штемпелевали письма, все остальное было закрыто. Я спросил, когда можно получить деньги, и услышал в ответ — приходи завтра. Завтра… с тем же успехом они могли сказать — приходи через год.
Измученный и несчастный, я вывел свой велосипед на главную улицу, посмотрел в одну сторону, в другую. Длинная, широкая и пустынная улица, а у меня во всем городе — ни души. Но если я не поем и не отдохну, о Дублине нечего и думать. Я был подавлен. Да, я доказал себе, что способен на мужской поступок, но много ли от него пользы, если почтовые отделения по всей Ирландии закрываются в пять часов?
Усталость сама привела меня в церковь. Да, именно усталость, бог тут ни при чем, нет ему доверия. Я даже мысленно занес его в список неугодных мне лиц. Я уселся на последнюю скамью, у самого входа в церковь. Было тихо и темно, только вдалеке, у алтаря, мерцал красный огонек. И в эту минуту я подумал об отце. Как это я не вспомнил о нем раньше, когда думал о дедушке и тете Мэй? Они были возможными союзниками в кампании против мамы. Казалось, на отца тут рассчитывать нечего, вот я о нем и не вспомнил. Но теперь я представил себе его тонкую шею, добродушное лицо, шляпу-котелок и усы, делавшие его похожим на мальчишку со школьного карнавала, его детские шутки-подковырки — и все в нем обернулось таким милым и привлекательным. Клянусь, голод и паника здесь были ни при чем. Просто во мне проснулось какое-то неведомое чувство, может быть даже любовь. Я ощутил новый прилив бодрости, опустился на колени и стал молиться: «Великий боже, сделай так, чтобы я смог поговорить с папой по телефону!» Лампа у алтаря, словно в знак согласия, заговорщически подмигнула, и я воспрянул духом.
Но связаться с отцом оказалось не так-то просто. Из первого дома, куда я зашел с просьбой позвонить, меня вытолкали вон. Я негодовал — как же так, ведь я повиновался указанию свыше! Получается, подавать сигналы — это пожалуйста, а как их выполнить? Я поставил велосипед у края тротуара и, один-одинешенек, стал слоняться по главной улице, заглядывать в витрины магазинов. В одной было выставлено зеркало, и я увидел себя в полный рост. Согнутый горем, никому не нужный человек. Таких иногда показывают в кино. В голове тут же возникло подходящее название фильма — «Бездомный», и я смигнул набежавшие вдруг слезы. А в витрине, кстати, была выставлена электрическая железная дорога — просто прелесть.