— Что надо? Что надо? — громко возмущался он, брызгая слюной. — Такой день у меня, такой день, а тут хватают, понимаешь, ведут.
Он так энергично жестикулировал руками, что сбил со стола настольную лампу.
— Платить придется — имущество государственное, — с иронией заметил Евстафьев, а Лемещук тут же, не возражая, полез за бумажником.
Следователь жестом остановил его и предложил сесть.
— С каким счастливым днем вас можно поздравить? — спросил он.
Игнат вскочил было со стула, но тут же опустился вновь.
— Большой день — в институт поступил.
— Разве экзамены уже окончились?
— А… — скривился тот. — Главное, сочинение, остальное ерунда.
— Какую же оценку вы получили за сочинение?
У Игната екнуло сердце. Мысль о разговоре со Скворцовым не оставляла его в покое. Он пытливо посмотрел на следователя.
Лицо того оставалось непроницаемым.
— Четыре получил, хорошо, значит. Два года с репетиторами занимался.
— Значит, с репетиторами? — Евстафьев опустил голову и принялся что-то внимательно изучать.
Лемещук напряг зрение и с ужасом увидел перед следователем свое собственное сочинение, которому полагалось быть в приемной комиссии, но уж никак не в прокуратуре. «Дело, видимо, серьезное», — сообразил Игнат и стал судорожно обдумывать линию защиты. Однако думать долго ему не пришлось. В кабинет вошла седая женщина, и Евстафьев представил ее Лемещуку:
— Учитель русского языка и литературы Клавдия Игнатьевна Козенко, преподает этот предмет лет тридцать, — сказал он и передал ей сочинение.
Та бегло просмотрела и, как на школьном уроке, бесстрастно сказала Игнату:
— Возьмите ручку и листок бумаги.
Евстафьев подвинул ему и то и другое. Он машинально взял авторучку и приготовился записывать. Учительница медленно и членораздельно, как на диктанте, стала читать написанное им два дня назад сочинение. Сопя и отдуваясь, Лемещук принялся за работу. Он не возражал, ибо понимал, что спорить бесполезно. Диктовка продолжалась около часа. Следователь как будто бы занимался другими делами, но сам не выпускал удачливого абитуриента из вида. На лбу у того выступили крупные капельки пота. Наконец была поставлена точка. Клавдия Игнатьевна взяла написанное и здесь же стала проверять. Евстафьев и Лемещук с напряжением следили за ней. По мере того как бумага делалась все более и более пестрой от исправлений, Игнат мрачнел, а Евстафьев, наоборот, веселел. Учительница перевернула последнюю страницу и вывела жирную двойку с хищным изгибом шеи.
— Ваша отметка за сочинение, — подвел итог следователь.
— Это еще де доказательство, — хнычущим голосом пробормотал Лемещук, — сегодня я просто не в форме.
— А вот и доказательства, — Евстафьев подвинул ему пачку проштампованной бумаги.
Лемещук попытался изобразить на лице удивление, но, проследив за взглядом следователя, заметил свой чемодан.
«Неужели нашли и записку, ведь она была свернута в маленький комочек», — с затаенной надеждой, что этого-не случилось, подумал он.
— И записку нашли, — подтвердил его догадку следователь. — Только о ней позже.
— Я не виноват, не виноват я, товарищ следователь, — с мольбой произнес он. — Родители виноваты. Они заставили. Дяде Мише поверили. Он приезжал, говорил, что свой человек у него в институте есть — поступим со стопроцентной гарантией. Вот и поступил.
— Давайте по порядку. Кто такой дядя Миша, когда он приезжал к вам, где живет?
— Дяде Мише лет тридцать, фамилии его я не знаю, родители, наверно, знают, живет он где-то в Ставропольском крае, в прошлом выпускник этого сельхозинститута. У него здесь много знакомых, и он договорился в отношении нас троих о поступлении.
— Где он находится в настоящее время?
— Дней семь назад заезжал, проведал, оставил записку, сказал, что темы сочинений передаст по телефону его друг из института, потом уехал. Обещал быть к концу экзаменов.
— Что вы можете рассказать о его институтском друге?
— Он мне не знаком.
— Я надеюсь, Лемещук, вы не станете спорить, что и дядя Миша и преподаватель из института не из чувства гуманности устраивали ваши дела?
— Да, да. Конечно. Я понимаю. Когда уезжал, отец сказал: «Поезжай, сынок, учись, большие тысячи за тебя заплачено».
— Сколько денег дал вам отец на личные расходы? — полюбопытствовал Евстафьев.
— Так, совсем немного, тысячу рублей. С друзьями посидеть.
— Из-за таких, как вы, норовящих залезть в институт с черного хода, не проходят достойные ребята, которым положено учиться по праву.