Дали книгу специалистам, и те, изучив ее содержание, характер работы Лисова и обсуждавшиеся в командировке вопросы, пришли к выводу, что для служебных надобностей книга эта не могла быть использована Лисовым ни при каких обстоятельствах. Но в суде под напором Лисова они вдруг заколебались и дали заключение менее категоричное. А это, по существу, означало, что с доказательством придется распрощаться. Можно было, конечно, попытаться уточнить у свидетеля посещения его Лисовым (может, это было после командировки), но ведь прошло с тех пор пять лет. И если даже спустя несколько месяцев после случившегося свидетель не мог назвать время точнее, чем называл, то что ожидать от него сейчас, в суде, при большом стечении народа, в нервозной обстановке? Впрочем, почему же… И тут пришла мне в голову мысль, столь же элементарная, сколь и обнадеживающая.
Я попросил у суда объявить перерыв и принялся лихорадочно разыскивать табель-календарь за тот пятилетней давности год. Это оказалось непросто, но на мою удачу один из работников прокуратуры коллекционировал табели-календари. И он выделил мне экземпляр из своей коллекции. После перерыва я попросил суд разрешения еще раз допросить свидетеля. «Свидетель, вот вам табель-календарь, уточните время прихода Лисова для ознакомления с книгой». Минуты на три установилась гробовая тишина. А потом уверенно прозвучали слова: «Это было в период с 19 по 23 октября». Попросили пояснить, и все оказалось просто и убедительно. В рабочую неделю с 5 по 9 октября Лисов не мог приходить, так как это явно не середина месяца. В следующую рабочую неделю, с 12-е по 16-е число, Лисов не мог приходить дважды, поскольку с 13-го по 15-е она была прервана командировкой. Остается единственное — с 19 по 23 октября. Как оказалось, именно в эту неделю он работал в утреннюю смену (предшествующая была в вечернюю, а свидетель запомнил, что Лисов приходил по утрам).
Ну, а с Бахтадзе момент упущен окончательно. Процесс, как говорится, необратим. Итак, что же мы имеем? Где-то во дворе Бахтадзе нашел какой-то осколок. Впрочем, почему «какой-то»? Он нашел осколок бутылки со следами крови второй группы, что соответствует группе крови потерпевшего. Вот заключение судебно-медицинской экспертизы — том первый, лист дела 83. Можно критиковать детали, частности, тактические упущения, результат… Результат говорит сам за себя. Удивительно везет порой молодым! Будто сама Фортуна играет им на руку. Ведь не окажись на осколке следов крови, а это совершенно не исключалось — на улице снег, и результаты выезда не выдержали бы элементарной критики. Тем более что в суде Бахтадзе круто изменил свою позицию.
Листаю акт экспертизы. Обычно юриста интересует в нем лишь последняя часть — заключение. Описание же самого исследования столь обильно насыщено специальной терминологией, что гуманитарию остается лишь преклонить голову перед возможностями точных наук. Я тоже не собирался осмысливать ход лабораторных исследований, но на первой странице акта взгляд невольно задержался. «На исследование представлен осколок бутылки, имеющий размеры: длина — 11,5 см, ширина — 10 см…» Позвольте, но ведь в протоколе осмотра вещественного доказательства была названа другая цифра: длина — 11,5 см, ширина — 5,7 см. Расхождение по ширине почти в два раза.
И опять перед глазами злосчастный осколок. И только теперь становится окончательно ясно, что нужно было его сфотографировать, обязательно нужно. По правилам масштабной фотосъемки, как полагается, чтобы упредить все возможные недоразумения. Ведь что такое в осколке длина и что такое ширина? Как измерить этот уродливый предмет, где у него начало и где конец? Никаких правил на сей счет не существует. А потому следователь измерял так, а эксперт эдак. Вполне вероятно, что оба они правы, скорее всего правы, но в сознании моем теперь стали существовать два осколка — тот, который был найден на месте происшествия, и тот, который исследовался экспертом.