Туда, туда пишешь, голубь сизокрылый. Только раньше надо было думать, глядишь и не пришлось бы год баланду хлебать. А то глупость какая-то получается — прокурор защищает, а защищаемому вроде бы меньше всего надо, сидит помалкивает.
Самооговор. Бывает и такое. С чем только не приходится в жизни сталкиваться. Этот вот разнервничался, на мать обиделся. Другой похитрее: берет на душу маленькую кражонку, чтобы уйти от ответственности за серьезное преступление. «Не шейте дело. Я там не был. Я в это время был на вокзале и, вот, видите, чемоданчик уволок». Бывали случаи, когда всю вину валили на несовершеннолетнего — мол, много все равно не дадут, а взрослому могут всыпать по первое число. И отец за сына вину на себя брал, и сын за отца. Самооговор, конечно, затрудняет расследование, может даже к судебной ошибке привести. Но в конце концов все встанет на свои места, потому что принцип нашего правосудия — судить о человеке не по его словам, а по его действиям.
В письмо Бахтадзе хотелось верить. Оно не походило на те крикливые жалобы из отдаленных мест, в которых отсутствие серьезных аргументов пытаются компенсировать восклицательными знаками и риторикой по поводу «вопиющего беззакония».
Письмо Бахтадзе внесло в дело известную долю определенности, которой так не хватало. По крайней мере теперь хотя бы ясна его позиция. Вот только о крови на осколке ничего не написал. Откуда кровь? Впрочем, подождем заключения экспертов, если оно, конечно, будет, это заключение.
Позвонили из института судебной медицины. Негатив получили, попросили выслать акт судебно-медицинской экспертизы. Выслал. Через три дня пришел пакет. «Консультативное мнение судебно-медицинских экспертов. После полученного ранения Гущин мог жить и совершать активные действия в течение нескольких минут». Большой неожиданностью этот вывод для меня уже не был. Дело в общем-то шло к этому.
Когда в суде надзорной инспекции рассматривался протест прокуратуры, спорить не пришлось. Члены суда были единодушны. Но когда решение уже было принято, вопрос, которого я ожидал, мне все же задали.
Откуда на осколке кровь? Вопрос этот все время не оставлял меня. И главное, я никак не мог подобрать более или менее логическое объяснение этому «феномену». Ни одна версия не шла на ум.
Другие дела и другие заботы приходили и уходили чередой. Но осколок нет-нет, да и всплывал в сознании дразнящим вопросом. И ведь понимал, что практический смысл он давно уже потерял. Но сам факт неразгаданности, неразрешенности действовал как навязчивый мотив, заставлял вновь и вновь возвращаться к одному и тому же.
Как-то я перебирал выписки из дела Бахтадзе и наткнулся на такую деталь. В одном из первых своих показаний Бахтадзе обронил фразу, что после ареста его посещал в камере врач. О причинах ничего сказано не было. Не было в деле и никаких официальных документов на этот счет. Конечно, рассудил я, если врач приходил к Бахтадзе для оказания медицинской помощи, то этот факт и не должен фигурировать в деле. И все же запрос на всякий случай направил — попросил прокуратуру района выяснить причины посещения Бахтадзе врачом. Вскоре получаю ответ: «При этом направляем приобщенную к надзорному производству справку об оказании Бахтадзе медицинской помощи. Приложение: справка на 1 листе». Первое, что бросилось в глаза в справке врача, — дата посещения: 11 января 1979 года, 18.00. Память сразу же отметила, что это день выезда на место происшествия. В справке сообщалось, что Бахтадзе жалуется на недомогание, головную боль. Диагноз: ОРЗ, назначен соответствующий курс лечения. Кроме того, указывалось, что сделана перевязка среднего пальца правой руки. «Больной сообщил, что «палец случайно порезал утром сего числа».