Большие часы на центральной улице города показывали шестой час. В краевую прокуратуру возвращаться было поздно. Корзинкина заглянула в магазин, купила дочке игрушку и несколько новых книжек. Потом взяла билет на девятичасовой сеанс в кинотеатр и направилась в гостиницу. Пообедав, она решила почитать, но сосредоточиться не смогла, вышла, больше часа бродила по городу, мучительно изобретая путь к розыску неизвестного человека, затем рассеянно глядела неинтересный фильм и, пожалев об убитом времени, вернулась в свой номер.
Весь этот день Александра Мироновна ловила себя на мысли, что она не может спокойно проходить мимо людей, одетых в форму железнодорожников или работников связи, так и тянет подойти, заговорить… И только сейчас, по дороге из кино, она подумала: «Но почему, собственно, он должен быть в форме? Это же просто глупо! Во-первых, по городу ему вовсе не обязательно ходить в форме, а во-вторых… И как это я раньше не подумала? Ведь я проверила личные дела только тех, кто работает! А встреча состоялась четыре года назад! За это время человек мог и уволиться, и быть переведенным в другой город, тем более если он железнодорожник. Как же я сразу не сообразила?»
В девять часов утра она снова была на вокзале, в отделе кадров, и попросила личные дела на уволенных и переведенных сотрудников. Затем пересмотрела дела еще в одном отделе кадров, но тщетно. И вот, наконец, в третьем отделе кадров ее внимание привлекло личное дело бывшего помощника дежурного по станции Бурмистрова, который действительно был на фронте, имел ранения, лежал в госпитале и именно в то время, какое называл Глазырин.
— А где сейчас работает Бурмистров?
Начальник отдела кадров ответил, что Бурмистрова вообще не знает, так как работает здесь всего лишь год, а тот уволился раньше.
В адресном столе Бурмистров значился выбывшим. Но теперь уже Александра Мироновна не отчаивалась. В райкоме партии удалось установить район, куда направлена учетная карточка члена КПСС Бурмистрова. Район этот находился от краевого центра в семидесяти километрах.
Получив эти сведения и сличив их со своими записями, Александра Мироновна убедилась в том, что Бурмистров уехал на родину.
«Пожалуй, подожду туда ехать, — подумала она. — Попытаюсь связаться по телефону с прокурором района и попрошу его найти Бурмистрова, поговорить с ним. Тогда будет ясно, нужно ли ехать».
Вскоре Корзинкина уже беседовала с прокурором Телегиным. Рассказав ему суть дела, она попросила:
— Только, пожалуйста, сделайте это сегодня же. Я буду ждать вашего звонка. Видимо, мне придется приехать к вам: у меня есть фотография этого парня. В общем, жду звонка.
Телегин позвонил в шестом часу вечера.
Взяв телефонную трубку, Корзинкина почувствовала, что ее рука дрожит от волнения.
— Бурмистрова я разыскал, — донесся до нее голос прокурора. — Он подтверждает все, что вас интересует.
— Неужели?! — воскликнула Александра Мироновна. — Ох, как я вам благодарна, товарищ Телегин. Очень прошу — пригласите его завтра в прокуратуру, часам к одиннадцати утра. А я у вас буду часов в десять. Ведь до вас добраться несложно?
— Автобусом.
— Чудесно! Еще раз — большое вам спасибо! Завтра увидимся. До свидания!
Она положила трубку.
На следующий день Корзинкина сидела за столом в районной прокуратуре. Дежурный по станции Бурмистров охотно и обстоятельно отвечал на ее вопросы, рассказывал о себе.
— Госпиталь, в котором я лежал после тяжелой контузии, находился действительно в Курской области.
В начале 1945 года, примерно в феврале, к нам привезли тяжело раненного и сильно контуженного Владимира Миронова. Отчества его я не знаю, ни к чему было. Мы лежали в одной палате. И еще с нами было четверо раненых. С двумя из них я и сейчас изредка переписываюсь. Хорошие товарищи. Один был ефрейтором, а другой — лейтенантом. А Володя Миронов тогда находился в тяжелейшем состоянии. Он даже терял сознание, а иногда был сильно возбужден, забивался порой под кровать. Мы с товарищами часто вытаскивали его, вообще помогали сестрам ухаживать за ним, очень был трудный больной. В армии он был сержантом, контузию получил, как я слышал, подрывая немецкий танк. Пролежал он с нами месяц с небольшим и однажды сбежал из госпиталя. Больше я его так и не видел. А лечили нас, как сейчас помню, врачи Наталья Сергеевна — вот только фамилию ее забыл — и Виктор Иванович Величко…
— Но как же вы говорите, что больше не видели Владимира? — испугавшись, прервала Александра Мироновна.
— Да нет, это, я говорю, тогда не видел, не нашли его… А года три или, может, четыре назад у остановки трамвая я совершенно случайно заметил мужчину. Одежда на нем была совсем плохонькая, никудышная. Смотрю я на него и думаю: «Да это же Володя!» Подошел ближе и говорю: «Володя!» А он молчит. Я ему опять: «Володя! Ты что, не узнаешь? Здравствуй! Как живешь? Мы же с тобой вместе, помнишь, в госпитале были?» — «А-а, помню, помню», — ответил он. Я ему опять: «Ты ж Миронов Володя?», а он мне: «Ну, я…» А сам грустный такой стоит, потерянный.