Над кроватью висел коврик, над кушеткой — увеличенная семейная фотография в рамке под стеклом. Мужчина и женщина, оба лет тридцати — тридцати пяти, за ними стояли мальчик-подросток и девочка со светлыми косичками.
«Наверное, Маргарита», — подумал Кашелев про девочку.
И от этой фотографии у него сжалось сердце. Улыбающееся детское лицо, раскрытые всему миру счастливые глаза…
И вот теперь Маргарита лежит на кушетке под фотографией, уйдя из жизни сама, по своей воле.
Веревка, на которой она повесилась, валялась у вешалки. Крепкая, новая пеньковая веревка.
Вокруг настольного зеркала веером торчали фотографии артистов: Евгений Самойлов, Владимир Дружников, Павел Кадочников, Любовь Орлова, Вера Марецкая, Людмила Целиковская.
Кумиры тех лет.
Рассматривая снимки артистов, Кашелев задержался на Орловой. И вдруг подумал, что умершая чем-то похожа на нее. Такой же мягкий женственный овал лица, пышные светлые волосы, разлет бровей.
Затем следователь ознакомился с расположением всей квартиры. Выяснилось, что две комнаты занимали родители Георгия, мужа умершей. В четвертой жила одинокая женщина, которая в настоящее время находилась на работе. Помимо коридорчика и кухни, других помещений не было. Туалет находился на улице. Отапливались печами. Дрова и уголь хранились в сарайчике неподалеку от дома.
Понятые подписали протокол, и Кашелев отпустил их.
Судмедэксперт уже закончил составлять предварительное заключение. Вручая его Кашелеву, он спросил:
— Труп можно отправить в морг?
— Да, конечно, — ответил следователь.
Санитары положили на носилки тело, накрыли простыней. Вынести носилки оказалось не так просто: слишком узок был коридорчик.
Свекровь покойной, наблюдая за тем, как мучаются мужчины в белых халатах, спросила срывающимся голосом:
— Товарищ следователь, когда хоронить-то можно, а?
— Через два-три дня, — ответил Кашелев. — Позвоните мне.
— Пятого, что ли? В праздник? — произнесла со вздохом Велемирова. — Может, раньше?
«У людей такое горе, а я с ними официально, сухо», — подумал Кашелев и извинительно пробормотал:
— Хорошо, хорошо… Постараемся раньше…
— Спасибо, товарищ следователь, — сказала Валентина Сергеевна и вдруг всхлипнула: — Люди радоваться будут, праздник справлять, а у нас — поминки…
Кашелев впервые видел ее слезы. Видимо, она могла сдерживать себя. И вообще, производила впечатление серьезной, несуетливой женщины.
— Мне нужно кое-что выяснить, — сказал Кашелев.
— Это понятно. Работа у вас такая… Может, зайдете к нам в комнату?
— Сначала я хотел бы поговорить с Николаем Петровичем.
— Поговорите, почему бы нет, — сказала Велемирова.
Ее муж был на кухне. Услышав, что с ним желают побеседовать, он поспешно загасил папироску в старом блюдце с отбитыми краями и прошел с Кашелевым на половину, что занимал с женой.
Комната была побольше той, в которой жили Георгий и Маргарита. И обстановка получше.
Уселись за стол. Кашелев вынул бланк протокола допроса свидетеля и стал заполнять данные Велемирова. Николай Петрович наблюдал за действиями следователя с безразличием, на вопросы отвечал неохотно и односложно. У Велемирова было морщинистое темное лицо, дряблая кожа, на шее висевшая складками. Следователь удивился, что ему всего пятьдесят три года. Выглядел он лет на десять старше.
— Где работаете? — спросил Кашелев.
— В ЦЫ шлка, — буркнул Велемиров.
— Где, где? — переспросил следователь, потому что ко всему прочему у Николая Петровича была жуткая дикция: проглатывал буквы, а то и целые слоги.
— Там, — показал куда-то Велемиров. — В Теплом проезде…
С трудом Кашелеву удалось понять, что речь идет о Центральном научно-исследовательском институте шелка.
Выяснилось, что Велемиров имеет среднетехническое образование — закончил в двадцатых годах тракторный техникум.
— Расскажите, пожалуйста, как все случилось, — попросил Кашелев. — Только подробнее.
— Подробно, значит… — медленно проговорил Велемиров.
Он достал из кармана пиджака пачку «Беломора», закурил. Руки у него дрожали.
«Контуженный», — вспомнил слова его жены следователь. Он не торопил допрашиваемого.
— Ну, значит, разложился я в кухне… Давно уже хотел привести лодку в божеский вид, — продолжил Николай Петрович, а Кашелев подумал: вот откуда там доски, фанера. — Оглянуться не успеешь — лето. Потом некогда будет… Жена пошла в магазин… Мара у себя в комнате… Еще я за водой сходил. К колонке… Вернулся… На плите в выварке белье кипит, через верх плещет… Я стукнул к Маре. Не отвечает. Крикнул ей: выйди, мол, белье посмотри… Молчит… Я приоткрыл дверь… Она висит в петле… Что делать, не знаю. Растерялся… А тут жена приходит из магазина… Закричала, выбежала… Вернулась с соседкой… Потом жена, значит, в поликлинику, а мы с соседкой сняли… Сам я пытался, не смог. Тяжелая она, Мара… Пришли жена и врач… Укол сделали… Поздно… Вызвали милицию…