Развилась бы новая промышленная отрасль. Ни я, ни мой никогда не занимались ничем подобным. Он занимался компьютерами, а я заботилась о нем, когда он был дома.
Мы не пошли сразу осматривать город, думаю, это была ошибка. Города как-то вдруг становятся тебе родными, неожиданно ты просто оказываешься там, и они тебя больше не интересуют. В первый день, когда я осталась дома одна, я отправилась на ближайший рынок. Была уже почти осень и на прилавках лежали обычные для этого времени года фрукты и овощи — картофель, яблоки и тому подобное. Я накупила всего по чуть-чуть, семь бумажных пакетов. Потом направилась прямиком домой и все покупки сложила на кухонный стол. Оказалось, что я обожаю резать кабачки. Они были как раз такими мягкими, как нужно, так, что на нож почти не приходится нажимать. Особенно мне нравился момент, когда кожа чуть ощутимо поддается ножу. Я готовила их с баклажанами, но баклажаны мне не очень нравились. Чистить их было довольно утомительно. Поэтому я стала почти каждый день покупать только кабачки. А когда мне надоело их есть, я их стала складывать в морозилку. «Полкило кабачков», — попросила я у продавца, и он спросил, подойдут ли эти три. В этом городе все говорили так, как будто не существовало единиц для измерения веса, а все исчислялось штуками. Пять персиков подойдет? Двенадцать слив? Когда я возвращалась домой, мне казалось, что воздух на площадке колышется, точно соседи только что позакрывали двери и спрятались от меня.
Я наняла домработницу, больше для общения, чем для уборки. Мне казалось, что узнавать людей в чужом городе нужно начинать с низов. Она пришла на полчаса раньше, я еще была в пижаме. Пока я переодевалась, скрываясь за дверью спальни, она без умолку тараторила. Я хотела ей показать, где находятся швабры и тряпки, но она закричала, нет, нет, позвольте, я сама. Сказала, что это для нее развлечение, угадывать, где что лежит, и что ей грустно, когда люди не понимают этого. Я спросила, курит ли она, она ответила, что только, когда пьет кофе. Когда мы закончили уборку, я сварила кофе и уборщица вытащила из кармана две пачки сигарет, одну нераспечатанную, а другую полупустую. Курила она так, как будто завтра умрет. И за всем этим дымом не произнесла ни слова. За час я два раза меняла пепельницу. Когда она ушла, я хотела позвонить маме, чтобы она приехала в гости — посмотреть, как у меня чисто и прибрано. Думала, можно ли мне найти такую работу, чтобы целый день резать кабачки. Я знала, что у меня бы это хорошо получалось, и я бы старалась работать все лучше и лучше. Кубиками. Второй подходящий вариант — учить детей, только в самых начальных классах. Счет и предложения из букваря. У Уроша часы. У Михи есть мама. Или буквари уже изменились? У Петера плэйстэйшн. Я бы и к этому привыкла.
Проходили дни. Была уже поздняя осень. У моего было много работы, он все дольше задерживался на работе. Однажды в дождливое утро я сидела на балконе и смотрела на прохожих. Спины, колонны спин. Мне не хватало общения. В городе я знала только тех, о ком мой что-то мне рассказывал. Его коллеги. Ремонтник копировального аппарата. Директор. Вахтер. Я решила, что никто из них мне не нравится. Я придумала себе гостя, тихого и неназойливого, всегда готового помочь. Того, кто не будет мешать, когда я занята, и всегда будет готов поговорить. Я сочиняла его частями. Мудрое, искушенное лицо. Седые виски. Простая, но элегантная рубашка, черные туфли, которые никогда не выходят из моды. Я поставила его в дверях, рядом со стойкой для зонтиков. Сразу же приглашать в кухню человека, с которым только что познакомился, я сочла неудобным. Я назвала его Винко. Мне пришлось немного подумать, прежде чем выбрать имя. Оно показалось мне таким родным и неброским, имя, к которому я смогла бы быстро привыкнуть. Я никогда не была знакома ни с одним Винко, поэтому можно было не бояться его с кем-нибудь перепутать. Два раза я повторила про себя имя, и мой гость пожал плечами и развел руки, что я приняла за подтверждение.
Сначала мне все время приходилось напоминать себе, что я не одна. Когда мой ушел на работу, я встала и в одних трусиках пошла в ванну. Потом я оценила ситуацию и быстро завернулась в полотенце, в надежде, что Винко не заметил. В наших отношениях не было ничего сексуального. Я не хотела давать ему ложных надежд, рисковать, боясь, что он будет считать меня нимфоманкой или прелюбодейкой. Мы с моим часто занимались любовью, сдержанно и тихо, а иногда громко, и тогда мне казалось, что от дыхания соседей вибрируют стены и черепица сыплется на асфальт. Мой запрокидывал голову назад, раскидывал руки, и я знала, что в этот момент он забывал обо всем: о работе, о промокших ботинках и о смерти, которая не похожа на дождь. В такие минуты Винко нечего было у нас делать. Он появлялся только тогда, когда пустота ширилась в квартире, ничем не защищенной и уязвимой, как домик улитки.