В Киеве долго не задержались, в тот же день, после встречи с князем, принявшего Варяжко прохладно - не соизволил даже выйти к воротам, как весь народ, да и на слова признательности оказался скуп, - выступили обратно. Последовали вдогонку за той частью неприятельского войска, что отделилась от основной массы и пошла по Днепру вверх, к Любечу. Пришли к нему через три дня, но врага здесь не застали - он направился дальше, оставив от крепости лишь пепелище. Нагнали под Радомлей - главном городе радимичей, корабли неприятеля уже частью свернули к нему на речку Радучу, но при виде приближающихся новгородских ушкуев развернулись и пошли навстречу. Командовавший ими рыцарь оказался не робкого десятка - примерно при равном или даже большем у соперника количестве судов и воинов не побоялся пойти на него в атаку.
Бой выдался упорным, Варяжко, кроме азарта, даже испытывал от него удовольствие - в отличие в прошлого сражения под Киевом, где противник не оказал какого-либо серьезного сопротивления. На этот раз выпал соперник, практически равный ему по силам и умениям, оба избрали наступательную тактику с активным маневрированием и слаженным взаимодействием судов. Закрутилась карусель с групповыми и отдельными схватками, обходными маневрами и уходами из-под удара. Главное оружие новгородцев - онагры с зажигательными снарядами, - сейчас оказалось бесполезным, расчеты не могли попасть в верткую цель, лишь впустую потратили заряды. Ручные гранаты также не особо помогли - после удачного их применения в начале боя противник быстро освоил полученный урок и больше не подпускал ушкуи на близкое расстояние, обстреливал их издали.
Битва длилась более трех часов, когда постепенно стали сказываться усталость воинов, а также численный перевес новгородцев. Тевтоны, а именно они противостояли русскому войску, уже не успевали уходить из-под атаки ушкуев и тогда пошла в ход ручная артиллерия - один за другим дромоны неприятеля загорались и теряли ход, пока их экипажи пытались сбить огонь. Уже запылала треть из них и вражеский командующий дал команду остальным судам отступать, притом отходили они организованно, оставив два десятка в заслоне. Продержались недолго, меньше, чем полчаса, но позволили основному составу оторваться на безопасную от огня онагров дистанцию. Варяжко невольно проникся уважением к воинам, с отчаянной храбростью вступившим в последний бой, в какой-то мере пожалел тех из них, кто выжил и бросился в воду из горящих судов - не стал добивать их, отдал приказ ушкуям идти вдогонку за удаляющимся флотом.
Гнали врага до самой Двины, еще не раз тот при приближении новгородских судов оставлял часть своих на заклание, в конце от начального состава осталась едва ли треть. Остановились у волока к Ловати, после дневного отдыха пошли в родную сторону. Варяжко посчитал, что с оставшимися на русских землях вражескими отрядами князь справится сам, основную силу коалиции уже выбили, причем с весомой помощью новгородского войска. Его потери против начального расчета - Варяжко реально предполагал не менее трети, - оказались намного меньше, почти вдвое. Больше всего они составили в поволжских полках - осталось в строю меньше половины воинов, их князь ставил на самые опасные участки. Зарекся отдавать впредь своих людей Владимиру, даже пришла мысль - тот специально подставлял новгородцев под удар, а собственное войско берег за их спинами.
Победное возвращение войска на Новгородской земле не праздновали - мол, вернулись живыми и здоровыми - хвала богам, а что до ратных свершений - то старшим мужам судить, а простому люду вовсе ни к чему. Варяжко не удивлялся такому спокойному, даже равнодушному отношению к бедам и нуждам людей другого рода, а тем более племени. За своих не пожалеют и жизни, а чужим ломаного гроша не подадут - вот такой его народ, с чем он давно смирился, но самому стать таким не позволяла совесть, а также данное ему в этом мире предназначение. Неспроста ему выпала участь прожить вторую жизнь именно здесь, кто-то ровно два десятка лет назад привел его сюда, в Новгород. Не давал ему покоя, заставлял вмешиваться в судьбы других людей и всего народа, но при том не ломал его, он поступал по своей морали и воззрениям. Подобные думы заняли Варяжко, когда выдалось свободное время после возвращения и выпавших в связи с ним хлопот.