— Господин волен поступать так, как сочтет нужным, — ответил юноша бесцветным голосом.
Калиг вздохнул и легко коснулся его губ своими.
— Пойдем в сад, — предложил он.
Этот разговор у них был не первый, но точно последний. Уже давно иссякли все аргументы, горячие мольбы и просьбы. Эридани понял почти сразу — Калига не переубедить. И если бы он только знал причину такого глупого и неясного стремления покончить с жизнью… но он был не в силах постичь мотивов своего повелителя. Иланцы даже в юном возрасте отличаются удивительной мудростью, ибо змеи всегда мудры, но принца, как видно, немилостивая госпожа Судьба лишила изрядной доли этой самой мудрости, раз он так желал свести счеты с жизнью во имя глупой и не нужной никому славы.
Была ли важна для него империя? Был ли важен для него народ? Был ли важен для Калига он сам? Во имя чего он шел на эту войну, затеянную не им и не для Илании?
Впервые за много лет оракул решил посетить храм.
«Я знаю, что решение ваше неизменно и рока избежать не в силах ни единый смертный, — беззвучно шептал он, глядя на три огромные статуи богов этого мира. Велех — бог мудрости и правосудия, Ишшну — покровитель иланцев, Бог-Змей — повелитель солнца. И Карашшх — бог смерти, тот, кто ткет судьбы смертных и единственный решает, когда оборвать нить жизни, что сплел сам. Ведь ничто не вечно. Даже бессмертие. — Кому, как не мне, наделенному вами даром предвидения, не знать, что просить вас изменить судьбу бесполезно? Но я молю, стою перед вами на коленях, ваш покорный раб и вестник, ваш Голос и ваше Око на этой земле, не за себя, за Него».
Эри не ожидал ответа от Богов, но, к его удивлению, на огромной медной чаше, что стояла на невысоком постаменте и предназначалась для даров божествам, возникла вдруг золотистая сияющая сфера.
«Впервые ты обратился к нам, Эридани, — яркий и глубокий голос словно бы разлился под сводами храма золотистым жидким светом. Он был везде, эхом отражаясь от каждого уголка святилища, и ясно звучал в голове оракула, — ты несешь в этот мир наше знамение и нашу волю, но при этом нарушил божественный запрет, наложенный нами. Ты ведь помнишь, что тебе нельзя любить».
Оракул облизнул пересохшие губы и опустил голову.
— Значит, это из-за меня? — спросил он почти беззвучно, но все равно ему казалось, что его шепот звучит громовым раскатом в абсолютной тишине храма. — Лишь из-за моей любви он умрет? Но ведь вы знаете, что я никогда и ни за что не нарушу вашу волю, не поступлюсь вашим даром ради его любви. Я просто хочу… чтобы он жил.
«Дитя мое, — голос бога внезапно стал мягким и почти ласковым, утратив свою безликую холодность, — это его выбор и его решение».
— Но ведь ты, Карашшх, в силах изменить это, — потеряв всякую сдержанность, почти воскликнул юноша. — Тебе ведомы жизненные пути всех созданий на этой земле, твоею волею они живут и умирают!
«Но не я принимаю за них решения, — отозвалась сияющая сфера мягко. — Судьба не подвластна никому, даже богам, Эридани».
Сфера потускнела, и оракул понял, что боги больше не скажут ему ни слова.
Печальный и потерявший всякую надежду, вышел он из храма. Бледный, смирившийся с судьбой. Казалось, этот разговор выжал из него все жизненные соки. И не осталось больше в нем желания поддерживать тот огонь, что заставлял жить и дышать. Ведь завтра уже Калиг уйдет и никогда не вернется.
А той же ночью, на рассвете, перед самым походом, другой явился в храм Триады. И, в отличие от императорского жреца, шел в приподнятом настроении, едва ли не насвистывая себе под нос веселую мелодию. Лучи солнца отражались от его золотых доспехов нестерпимым сиянием. Калигу было тепло и легко на душе. Ведь он знал, что цель его близка и никто — ни Боги, ни Судьба, ни уж тем более кальдоны — не отнимет у него то, чего он так страстно добивается уже давно.
— Карашшх! — воскликнул наследник громко, и его непривычно звонкий голос отразился от стен храма таким же звенящим эхом. Он зажег в курильницах благовония и положил на медную чашу три черных цветка хрисании — символы бога Смерти. — Я призываю тебя.
Бог не появился, не сверкнула молния, не загрохотал гром, но ветерок всколыхнул подвешенные к потолку массивными цепями большие медные блюда-курильницы, на которых дымились травы, распространяя по храму дурманящий запах.
— Чего хочет тот, кто желает умереть раньше срока? — Безликий, холодный голос бога смерти раздался оглушительно, как удары гонга.
— Я желаю заключить с тобой сделку.
* * *
Ему было известно, что сражение продлится пять дней и шесть ночей. Битва будет жестокой. Все это время Эридани почти ничего не ел, не пил и сам походил на труп, тенью бродя по саду и дворцу. Даже старейшины старались его не трогать, хотя не раз посылали к нему придворных лекарей, опасаясь за здоровье бесценного оракула.