Зачастую, когда мы уличали японцев в нарушении соглашения о рыбной ловле, государственный инспектор не составлял официальной бумаги, поскольку, как он говорил, „эти ребята в самом деле бедняки и, конечно же, ловят рыбу не для того, чтобы разбогатеть”.
Мне случалось бросить взгляд на Хоккайдо с борта нашего судна — вдали из моря вздымались горы, покрытые изумрудно-зелеными лесами. Я очень надеялся, что однажды я и в самом деле смогу побывать в Японии. А пока я мог всего лишь разглядывать ее издалека — такая близкая и такая далекая, словно навязчивый сон.
По возвращении в Москву я шесть недель проработал переводчиком на первой японской торговой выставке в парке Сокольники. Хотя эта работа была временной да и на неполный рабочий день, отдел кадров советской торговой палаты тщательно изучал дела всех студентов-кандидатов. Когда я вручил свою анкету кадровику, он, просмотрев ее, извлек из кармана книжечку, из которой следовало, что он майор КГБ. Я даже помню его фамилию — Холопов. Он сказал, что работа на выставке ответственная, так как некоторые из японских инженеров и бизнесменов — явные шпионы. Он потребовал, чтобы я лично ему сообщал обо всем, что хоть в малейшей степени покажется мне необычным.
Так я оказался приставлен к японской компании, производившей стальные кабели, и познакомился с несколькими японскими инженерами и бизнесменами. Я был уверен, что никто из них не был шпионом. Майор Холопов, вероятно, использовал обвинение в шпионаже как предлог для того, чтобы переводчики собирали информацию о японцах — возможно, с целью их последующей вербовки (в Москве или в Японии). Во время выставки я расспрашивал японцев о Токио, Осаке и других японских городах. Они с удовольствием отвечали на мои вопросы. К тому времени я уже бегло говорил по-японски, так что в смысле контактов трудностей у меня не было. И говорить с японцами по-японски было для меня большим удовольствием.
Сама выставка поразила меня. Промышленное производство свидетельствовало о высоком профессионализме японских инженеров и рабочих, и большинство изделий были куда лучше советских. По ночам с выставки пропадали многие экспонаты, особенно зажигалки и прочие мелочи. Гебисты утверждали, что это провокация японских шпионов, но я знал, что все это разворовывают обслуживающие выставку работяги, а то даже и сами гебисты.
Летом 1964 года, когда мне было двадцать три года, я окончил Московский университет. По распределению меня направили младшим научным сотрудником во Всесоюзный научно-исследовательский институт морского рыбного хозяйства и океанографии. Я был чрезвычайно разочарован — неясно было, какое будущее меня ожидает в этом институте и удастся ли мне вообще когда-нибудь попасть в Японию. Зачем меня вообще учили японскому, если теперь мне всю жизнь придется заниматься каким-то там рыбным хозяйством?
Получением университетского диплома завершился период моего становления как личности. Заброшенный уличный мальчишка теперь стал взрослым. Ничего из случившегося со мною не пропало даром — все оказало свое влияние на мое формирование: обрывки воспоминаний, печаль, одиночество, уроки. Все сыграло свою роль в том, чем мне суждено было стать. Специалистом по Японии. Офицером КГБ. Американцем.
Глава вторая
ОТЛИВ: МЕНЯ ЗАТЯГИВАЕТ
Аутер Бэнкс, Северная Каролина
С наступлением прилива волны становились все выше. Казалось, сама земля сотрясалась, когда огромные валы с грохотом бились о дамбу. Мимо меня прокатил джип береговой охраны. Проехав несколько сотен метров, он стал — и вот над пляжем затрепыхались флаги, предупреждающие об опасности. Отлив!
„Стоит подойти слишком близко, — подумал я, — и тебя затянет!"
МОСКВА И ЯПОНИЯ, 1964-1967
В середине 60-х годов моя личная жизнь претерпела не меньше изменений, чем профессиональная. В начале 1964 года, как раз когда я обосновывался в Институте океанографии и рыболовства, мы с Еленой расстались. Наша совместная жизнь была свободна от стычек, мы никогда не ссорились и редко в чем-то друг с другом не соглашались. В сущности, мы больше походили не на мужа с женой, а на брата с сестрой, все еще живущих под крышей родительского дома. Любовь наша друг к другу не росла, и мы теперь уже были достаточно зрелыми людьми, чтобы понять, что в наших отношениях не хватало чего-то существенного, без чего невозможен поистине счастливый брак.