— Он самый большой в мире, — сказал я с видом знатока.
— Если ты столько знаешь о нем, устрой, чтобы и мы его посмотрели, — предложил кто-то.
На самом деле, я никогда этого рынка не видел, однако не хотел признаваться в этом.
Я знал, что если хочешь действительно посмотреть, как там и что на этом рынке, надо быть в Цукидзи не позже полшестого утра. При нашей делегации был шофер Морозов — девятнадцати летний парень, сын русского эмигранта, говоривший и по-русски и по-японски. Я условился с ним, что в 5 часов утра он будет ждать нас с машиной возле Олимпийской деревни. Тем утром, выскользнув из наших комнат, мы перелезли через забор и погрузились в машину. Фактически нашим гидом на рыбном рынке был Морозов, но все были так поглощены глазением по сторонам, что никто не обратил на это внимания.
Представьте себе рыночную площадь — тысячи квадратных метров, — всю под крышей, и улов — тысячи тонн рыбы, от крохотной сельди до гигантских тунцов. Все вокруг предельно чисто, как в операционной, все отлично организовано, работа так и кипит. За каких-нибудь полчаса рабочие разгружают сейнеры, и вот улов уже на рынке, где он продается оптом и в розницу. Никто из нас, посетивших тогда рынок в Цукидзи, ни на минуту не пожалел, что пошел на этот риск. День или два спустя после того мы отправились на озеро Яманака — одно из самых красивых мест на земле, — где у нас состоялась серия встреч с сотнями представителей японской молодежи. Разница между советскими и японскими делегатами была разительной. Всех нас, включая и меня, Международный отдел проинструктировал относительно того, как использовать такие встречи для пропагандистских заявлений и политических выступлений. Мы прославляли политику своего правительства и деяния нашей компартии, норовя убедить собеседников, что весь советский народ поддерживает эту политику и эти деяния. В то же время мы осуждали американское присутствие в Японии и вообще поносили американский милитаризм.
Японские же делегаты были совершенно искренни с нами — рассказывали о своих проблемах, о личных делах, о работе и учебе, о своих надеждах и мечтах. И более всего их заботили поиски путей к миру.
Между тем я встретился с представителями Гэнсуйкин, Гэнсуйке и Общества японско советской дружбы, чтобы заполучить у них информацию для Международного отдела. Позже, в Москве, мои докладные записки заслужили похвалу.
Один человек недавно спросил меня: „Стас, по тебе почти сразу видно, что ты нонконформист, даже в душе ты — мятежник. Как же тебе удавалось все эти годы делать карьеру?”
Я и сам частенько задавал себе этот вопрос и должен сказать, что простого и однозначного ответа на него не существует. Это верно, что я вечно, все подвергал сомнению и зачастую приходил к выводам, противоположным тем, что всем нам втолковывали. Но более существенным было то, что я был молод, честолюбив и жаждал сделать карьеру. А кроме того, я в то время искренне верил, что занимаюсь правильным делом, правильным и необходимым для блага моей страны. Веря в это, я прилагал все усилия к тому, чтобы в совершенстве овладеть своим делом, которое состояло в том, чтобы выискивать подходящих иностранцев и склонять их к принятию советской точки зрения. С течением времени я становился все изощреннее, все опытней в своем деле.
А потом мне подсунули „наживку” — Международный отдел сообщил, что мне пора перейти из Комитета защиты мира в Советский комитет солидарности стран Азии и Африки. Внешне это выглядело, как продвижение по службе. В сущности же это был замаскированный перевод в Международный отдел ЦК. Так я оказался в зоне действия обратного прибойного потока, который в конце концов захватил меня и увлек в воды КГБ.
Глава третья
ХОРОШАЯ НАЖИВКА
Аутер Бэнкс, Северная Каролина
Несколько рыбаков, неспешно волоча ноги по пляжному песку, приблизились ко мне. Они остановились там, где океанский прибой выхлестывал на мелководье, и принялись насаживать наживку на крючки.
— Что клюет? — спросил я.
— Голубая рыбка, — ответил тот, что помоложе, одарив меня белозубой улыбкой — Так и прет…
— Ну да, — подал голос другой, — прет… Если подцепишь ее на крючок.
— Угу, — снова подал голос первый. — Зацепить что хочешь можно, была бы хорошая наживка.
МОСКВА И ЯПОНИЯ, 1967-1973