Мой Алисин... мой... он...
Тем палачом, тем выродком, ублюдком, сотворившим всё это в Илларии, был... Лория?
Разум отказывается верить, не желает воспринимать, постигать такое. Это ему не по силам сейчас...
- Мишель... я... не хотел...
Лория сжимает меня за плечи, целует в закаменевшие губы, перепуганный стеклянной пустотой в синих глазах. После того, как он наорал на хрупкого Мишеля, ударил его, после всего, в чём он признался... Наверняка любовник в шоке.
Лория готов волком выть, умоляя о прощении. Ему самому сложно поверить в то, что после стольких лет молчания он сорвался и заговорил, и наговорил такого, что сейчас желал бы забрать обратно, но слова - не птицы, вылетят - не поймаешь.
Я вижу огромную пропасть - бездонную, бесконечную яму, разверзающуюся под ногами, понимаю, что невозможно не упасть, невозможно... Можно задержать, отсрочить падение. Он никогда не должен узнать об этом. Он никогда не должен узнать. Он не должен... Единственная пульсирующая мысль, оставшаяся в звенящей голове. Становится легко, словно тело ничего не весит.
Осознание реальности сковывает мутью, но именно оно заставляет прийти в себя и начать действовать, стряхнув оцепенение. Мне кажется, детали этой головоломки несложно сложить - слишком много совпадений, чтобы считать это случайностью, но нельзя допустить, чтобы круг замкнулся.
Когда Лория поймёт... Не могу прогнозировать, во что это выльется, насколько невыносимым грузом ляжет осознание. А ведь потом ему придётся с этим жить. Жить и разрываться на части пониманием. Он никогда не примет меня, никогда не простит. Смогу ли принять и простить я сам? Страшно, муторно, мерзко...
Под ногами моими была опора - весь мир. И в один миг опоры не стало. Я не знаю, в чём заключается воля неба, какому провидению было угодно свести нас вместе и наказать настолько жестоко. Меч судьбы обрушился и рассёк нашу любовь на части, сердце её осталось лежать в крови, а самонадеянная голова покатилась с плахи на эшафот.
Всё, что было между нами, всё, что мы придумали, всё, во что верили - больше не могло существовать. Если бы мы были богами, это было бы так незначимо для нас - всего лишь песчинка, мелочь... Но мы были обычными несовершенными людьми, наши грехи тянули нас вниз. Гнев и ненависть тяжёлым камнем легли, придавив душу, ослепив разум, затмив глаза...
Можно сказать много слов... но существует знание. Мы не сможем стереть память. Иллария несокрушимой стеной встанет между нами - страшное, чёрное, чудовищное проклятие... Ни один из нас не сможет простить другого. Собственное нутро вырвать легче.
А время течёт стремительными секундами и не желает остановиться и дать передышку, позволить оправится от удара, подготовится, но сейчас мне это не нужно. Мне слишком страшно от мысли, что он узнает правду, эта мысль заставляет меня забыть обо всём на свете.
- Алисин, прости меня! - умоляю, пытаясь повиснуть на нём, целую в сжатые губы.
Вся моя душа вывернутым наизнанку птенцом устремлена к нему в попытках отобрать, забрать, успокоить, унять это страшное, чёрное, что я сам пробудил, в самонадеянности своей не осмыслив, какие монстры вылезут из дыры.
– Прости. Я поступил глупо и жестоко. Я люблю тебя. Я не хотел причинить боль.
- Забудь. Я сам виноват.
Пальцы Лории ласково гладят по голове, ерошат волосы. Его по-прежнему трясёт. Он не отошёл от признания, от того, что я вызвал его, от собственного шока. Мне приходится потратить больше часа на то, чтобы его успокоить и привести в чувство. Искренне раскаиваясь в содеянном, обещая, что это никогда не повторится.
Перед глазами стоят глаза обречённого щенка. Каждый раз, когда убийца совершает убийство, он запирает чувства в железную коробку, отрезает, и кажется, что ничего не испытывает. Это не так просто... иначе эмоции не позволят выполнить работу. Убийца как хирург - просто делает своё дело, отсекает лишнее.
Я не отсекаю лишнее, в этот миг каждой секундой существования я понимаю, что убиваю себя, отдавая последнее прости нам, потому что это конец. Лории не суждено его постигнуть. Я и не хочу, чтобы он постигал.
Звучит музыка. Я не понимаю, где мы находимся. Сколько прошло времени. Лория смеётся. Всё это время, оказывается, я что-то говорил, веселился, сыпал шутками... совершенно не помню. Тело двигалось без малейшего участия сознания.
Почему вечер сменился ночью, а на небе сверкают яркие звёзды... На моей голове венок из белых звездочеев, а Лория смеётся, уверяя, что никогда не подозревал за мной подобных талантов. Ему легко. Груз, тяготивший его десятки лет, упал и исчез, не оставив теней, и за спиной моего возлюбленного выросли крылья. Я и не знал, что он может быть таким живым, искренним, таким счастливым.
- Пошли танцевать, Мишель.
Алиссин хохочет, вытаскивая меня за руку, готовый обнять и любить весь мир. Как это просто оказывается. Так просто.
- Я не умею.
- Это не сложно, - от Лории совершенно невозможно отбиться, - Нужно поймать ритм, движения простые.
Ноги Алиссина летят над землёй, раскрасневшееся лицо пылает, глаза блестят звёздами, а волосы разлетелись. Я запомню его таким - лихо отплясывающим с босоногой крестьянкой на траве.
- Мишель...
Алисин, разворачиваясь, протягивает мне руку и я, поддавшись магии момента, вхожу в круг. Мы танцуем напротив друг друга, глаза в глаза. Стучат барабаны, поют рожки и надрываются скрипки. Ритм захватывает, заставляя ноги рефлекторно выстукивать чечётку.
Я сбиваюсь первым, поскальзываюсь на влажной траве, но не падаю, подхваченный крепкими руками Лории. Алиссину плевать, что о нас подумают, плевать на весь мир, потому что вся его вселенная сосредоточена в единственном человеке напротив. Это знание и желание - древний, полыхающий первобытным огнём зов, отчётливо читается во взгляде.
- Танцор из тебя никудышный, – честный вердикт, и он со смехом уносит добычу из круга, чтобы, вернув ногам опору, схватить за руку и потащить прыгать через костёр следом за визжащими, вопящими безумцами.
Темнеет ночь над нашей головой, и ярко сияют звёзды. Далёкий отблеск костров. Шелестящий смех, музыка, запах дыма и восхитительный, волнительный стук барабанов в наших сердцах.
- Запомни эту ночь, Алиссин, - говорю я, – Она важна.
- Я не забуду, – отзывается мой рыцарь очень серьёзно, – Никогда. Мишель, ты подарил мне жизнь.
- Я подарил тебе жизнь, – соглашаюсь я с горьким смехом.
Милый мой рыцарь, он понятия не имеет, что в отличие от него, я говорю в самом прямом смысле. Я должен был убить его, но... оставил жить.
- Люби меня, Алиссин. Люби так неистово, как только сможешь, – шепчу я, прижимаясь изо всех сил, – Навсегда, Алиссин. Люби меня.
Конец 1 книги (части).
Продолжение следует.