— Рядовой Глушко, — представился он.
— Все товарищи погибли, — добавил он, махнув рукой в сторону высоты, с трудом проглотив комок в горле.
Выслушав подробности двухчасового боя, мы узнали, что взвод лейтенанта Шульгина дрался до последнего патрона. Когда погибли все бойцы, Глушко бегал от пулемета к пулемету, стараясь создать видимость обороны. Потом затаился, подпустив противника поближе, и бросил пять противотанковых гранат — последний резерв, НЗ. И бросился к воде.
Дальнейшее мы видели сами…
— Запишите все фамилии, — приказал я комполка, грузному майору в посеревшей от пыли форме. — Представим к наградам… посмертно. А Глушко — к Ордену Ленина…
Сделав паузу… пока представление дойдет, пока его рассмотрят… Шагнул поближе, заглянув сверху вниз в распахнутые молодые глаза… 18-ть то ему есть? — мелькнула мысль… Снял с груди Орден Красного Знамени и протянул бойцу.
— На, носи, солдат. Заслужил.
Отвернулся к реке. Дон снова величаво катил свои воды, и словно смывал с души тяжесть поражения; в сердце вернулась уверенность… С такими людьми мы обязательно победим.
Часть 3. Августовские пушки
Пролог
Я вспоминал свою первую встречу с Жуковым.
Было это давно. И не в этом мире…
Лес качался. Казалось ветки то опускались к моему лицу, то взлетали вверх, к неяркому солнцу.
— Осень… — глядя на желтеющие листья подуал я. И сразу:
— Где я? Что со мной?…
Лежу на чем-то, смотрю вверх, на бесконечное небо. Но двигаюсь.
Скрип телеги раздражал, как и чавкающая грязь под ногами десятков людей, лошадей, колесами…
— Пришел в себя, студент? — голос принадлежал невысокому мужику в солдатской шинели, с винтовкой за спиной, идущий рядом с телегой на которой я распластался. За поясом торчала граната. Смотрел он на меня насмешливо, но не зло.
— Держись, браток, — добавил идущий рядом матрос, и подмигнул. Он был повыше ростом, а его бушлат и тельняшку перехватывала портупея, на боку болтался маузер в деревянной колодке. Революционный матрос, ни дать ни взять — сто процентный типаж любого фильма про Гражданскую войну. Да уж, попал…
Хорошо, что это не первое мое "попадание", иначе бы крыша уехала. И куда я попал?
— Какой… сегодня… число — говорить было трудно, губы словно спеклись, мысли путались. Времена, числительные, роды и спряжения танцевали хоровод в голове.
— Во даёт, — засмеялся моряк.
— 14 сентября, — ответил его напарник, и веско добавил — По новому стилю…
И заметив недовысказанный вопрос в моих глазах произнес:
— Двадцатого года.
Гражданская. Весело.
Я пытался осмотреться, освоиться в обстановки, ерзал на разбросанной в телеге соломе, чтобы почуствовать свое тело, крутил головой. Так-с. Явно я — не я. Точнее тело не моё. Поменьше ростом, истощенный скелет, а не тело.
…
— И куда… мы… ид…? — догворить сил не было.
— Сейчас в лес, а потом через… к деревне… — повернулся ко мне возница. Неразговорчивый по виду бирюк, мужик лет 45, в тулупе и густой бараньей шапке. Он правил телегой. При объяснениях еще и рукой показывал направления, но мне было сложно ориентироваться, даже запрокинув голову.
Названия тоже ничего мне не говорили. Где-то в центральной России, факт.
— Прижали нас белые гады, не вырвешься, — сплюнул матрос.
Двое суток отряд повстанцев блуждал по лесу. В селах стояли белые гарнизоны, на дорогах патрулировали казачьи дозоры.
Перемежая сон с краткими беседами, я выяснил от окружающих многое.
Итак, в этой Реальности, Ленин погиб в 1918 "от рук подлого убийцы". Гражданская война красными безнадежно проиграна, Москва и Питер взяты белыми и интервентами (забавно звучало это в устах солдатика "эдырветы"), Троцкий бежал за границу; здесь информаторы расходились во мнениях… куда бежал… а может не бежал, а спрятался в подполье; а многие другие видные большевики казнены. Некоторые названные фамилии мне ничего не говорили, но Дзержинского и Куйбышева я знал.
Но война все равно еще продолжается. Восстания крестьян обложили обе столицы, отряды батьки Махно шалят на Украине, революционное подполье совершает теракты…
Мы — повстанческий отряд армии тов. Зеленина на ТАМБОВЩИНЕ. А комиссаром в армии Антонов-Овсеенко. Вот это да! Сам я был неделю назад ранен, а потом видимо к этому добавился тиф… Тело сильно ломило, оно не слушалось. Я не мог толком есть, и только глотал горячий травяной настой, который бойцы варили в ведрах на привалах.
Боя я не помню. То есть грохот выстрелов, разрывы гранат, мат, шум бегущих людей был. А вот связанной картины вспомнить не смогу. Пришел я в себя уже со связанными руками.
Вдоль строя избитых, полураздетых пленных шел офицер. Золотые погоны сверкали на солнце так, что у меня заболели глаза. Матроса и возницы не было, может и смогли уйти. А вот давешний солдатик стоял рядом, в окровавленной нижней рубахе, перехватив правой рукой простреленную левую. Ему руки не связали…
— БольСССшевички, эСССеры, жиды есть? Выходи — зычно крикнул казачий унтер, встав посередине перед строем.
В строю прошло шевеление, но никто не вышел.
Офицер, закончивший свой променад вдоль строя, вышел насмешливо посмотрел на истерзанных людей. Затем указал на нескольких, включая меня и моего раненого соседа. Молчаливые солдаты подхватили и подтащили пятерых к, судя по погонам, полковнику. Лица моих конвоиров были усталые и злые, но как я понял, злились они не на меня. По тем взглядам, что бросали они на золотопогонника им хотелось пристрелить высокомерную сволочь не меньше моего. Но "не положено".
— Этих… — махнул господин в новеньком мундире "от Антанты" рукой в сторону недалекого оврага.
— В расход, так, кажется, говорили тогда, — мелькнуло у меня в голове.
— Остальных в колонну и в село, — приказал уряднику офицер, отошел на несколько шагов к своему коню и уже садясь в седло добавил:
— Распорядитесь здесь, Антонов.
Нас выстроили у края оврага, меня, солдата-приятеля, незнакомого мне матроса в тельняшке, носатого очкарика, похожего на моего школьного учителя музыки Семен Абрамыча и угрюмого крепкого мужика, с окровавленным шрамом от сабельного удара на лице (про него можно было точно сказать — не жилец)…
Напротив выстраивались солдаты. Не казаки, а именно солдаты. С винтовками, но без обязательных для казаков шашек на боку. Казаки на лошадях полуокружали нас по периметру полянки, издаля наблюдая за приготовлениями к расстрелу. Кроме командовавшего казнью унтера.
— Шашка ему нужна для того, чтобы команду "пли!" отдать — подумал я, видя как эффектно, чуть ли не театрально, вынимает он свою подругу из ножен, медленно поднимает руку вверх и…
И в этот момент я узнал стоящего крайним справа в шеренге стрелков человека. Ничего странного, трудно признать в молодом, тоненьком в талии, с усиками и чубом солдатике будущего Маршала Победы.
Впрочем, Победы не будет. В ту долю секунды, между залпом и моментом, когда пули сбросили наши мертвые тела в глухую могилу оврага, я увидел будущее этого мира. И там тоже была война… и немецкие танки-самолеты рвали на части пеше-конные рати Русской Армии. И где-то в этой бесконечной прорве из котлов и отступлений погибнет кавалер трех Георгиевских крестов* унтер-офицер Георгий Жуков, малоизвестный за пределами своей деревни. Как и миллионы других мужиков, одетых в серые шинели.
И будет немецкий парад на столичных улицах Санкт-Петербурга, а Гитлер примет капитуляцию от престарелого президента Российской Республики Деникина в Зимнем Дворце… Это было четкое видение, настолько ясное, что можно было потрогать руками.
Вот так.
А потом я умер.
====================
* Кто не в курсе. Третий крест Георгий Жуков получил за победу над поляками, т. н. "чудо на Днепре"; когда Русская Армия остановила польский каток в лесах и болотах Белоруссии и Смоленщины. Тогда же ему вернули унтер-офицерское звание.