Иметь заботы. Занятия. Не тревожиться. Не иметь неразрешимых проблем.
Когда же наконец обед?
* * *
Писать не значит думать; отчасти это уже результат—рассказать обо всем, о чем думал. Писать— значит повторяться: повторяют то, что знают. Не писать, чтобы думать.
Полагаю, что все это не совсем верно: письмо возбуждает мысль. Хотя слова искажают мысль.
* * *
Сегодня, 16 августа 1986 года, мы все еще в Рондо- не. Полвосьмого утра. Вид на парк великолепен. Но погода пока неопределенная, неясно, какой будет день. Еще слишком рано: desi zice se sа ziua buna se cunoaste de dimineata[215].
* * *
Говорят: я снова живу. Не говорят: я снова умираю.
Потому что «romanul are sapte vieti in pieptul lui de arama». («У румына семь жизней в бронзовой груди!»—сказано румынским патриотическим поэтом. Нет, ведь тогда он будет вновь умирать семь раз!)
* * *
Упражнение в стиле (?)
Иногда я убежден, что не умру, а порой уверен в обратном.
Иногда у меня возникает убежденность, что я никогда не умру, иногда я уверен в обратном (или: уверен в противном).
Иногда я говорю себе, что люди не умирают, иногда—что, разумеется, умирают.
Иногда мне случается думать, что я никогда не умру, иногда, чаще всего, я думаю обратное.
Иногда я верю, что никогда не умру, иногда чувствую, что моя смерть близка (или: не за горами).
Я верю, что не умирают, я верю, что только и делают, что умирают.
Думаю, что умирают слишком быстро, думаю также, что умирают недостаточно быстро (или: что это случается недостаточно быстро).
Иногда я думаю, что рождаются (или: возрождаются) каждый день, иногда — что каждый день умирают (или: ежедневно).
Иногда я говорю себе, что никогда не умру, что умирают другие; иногда, наоборот, что другие не умирают (никогда) и что умру только я один.
Иногда я говорю себе, что умру завтра, иногда верю, что проживу еще десять лет.
В это мгновение я умираю, в это мгновение я живу.
В одно и то же мгновение человек умирает и живет одновременно.
—- Я верю, что скоро умру, а потом не верю в это (больше).
Смерть и жизнь — единое и неделимое целое.
Жизнь будет побеждена.
Смерть будет побеждена.
Смерть и жизнь две стороны одной медали (или: одного события).
Бог не умирает. Значит, и я не умру.
Бог не умирает. Бог во мне. Значит, я не умру.
Бог не может умереть. Это единственное, чего он не может. Да. Если (или: так как) человек создан по подобию Бога, человек не умрет. (Бог не допустит, чтобы угас его образ.)
Я обязательно умру. Разумеется, я не умру.
Родика и Мари Франс не умрут. Неправда, что мои отец и мать умерли.
* * *
Мы все — один. Небольшими случайностями и различиями, которые нас разделяют, можно пренебречь. Мы—единой сущности. Различия только кажутся разделяющими нас. В любви, в ненависти мы соединяемся.
В половой любви мы растворяемся в другом.
В созерцании мы растворяемся в другом.
Все—это один, он ненавидит себя, он любит себя; злится на самого себя, принимая других, принимает самого себя, овладевает собой.
Миллиарды существ, каждое из которых—центр универсума; как я писал: универсум (или Бог?) — парадоксальный круг с миллиардом центров, или бес-конечность, или бесконечное число центров. Каждый один (или одинок), все одни (одиноки), значит, каждый (как) все.
* * *
Мы, люди, отличаемся друг от друга, у нас у всех разные носы, разная кожа, «особые» приметы, разные вкусы, среди нас есть великаны, и каждый велик по-своему, карлики, каждый отличается от другого, ни один лист на дереве не похож на другой лист того же дерева, ни одно дерево не похоже на другое, отпечатки наших пальцев отличаются друг от друга, мы знаем это, но все люди принадлежат к одному виду (не только люди — все, что существует), часть одного вида, одной сущности, одной всеобщей тождественности.
И все движутся в одном направлении, по одной всеобщей «кривой»: рождение, жизнь, смерть. И, может быть, я верю (или хочу верить), возрождение, жизнь и т.д.
* * *
Мы — единица и множественность, мы — помноженная единица.
* * *
Сегодня утром я ждал, что к семи часам наступит хорошая погода. Небо покрывается тучами. Но света тем не менее достаточно. Кроме одной, самой хмурой, остальные тучи светлые, прозрачные. Надеюсь все же, что тучи рассеются.
Вчера утром тоже не было хорошей погоды. И после обеда и потом вечером свет, ясность, казалось, отражали или были блеском света, идущего с высоких глубин неба.
* * *
Никогда не кончишь писать. Раз уж взялся за это. Еще, еще и еще слово приходит на ум (плохое или хорошее), еще идея, плохая или хорошая.
Нехорошо, что иногда я считаю себя великим писателем, книги которого будут читать с удовольствием и будут копать, перекапывать все, что он написал.
Я был бы не прав, если бы сам верил в это, это увело бы меня с пути истинного: повредило бы подлинности моего творчества.
Только жемчужины. Но есть ли среди них неподдельные?
Иногда, быть может, быть может, быть может, там и здесь, среди банальностей я писал и не слишком плохие вещи.
Но в такие моменты я больше не тревожусь, я уже не в метафизике, а просто в литературе.
И еще: хорошая и плохая литература.
Все, что приходит в голову.
Я пишу (хорошую или плохую) литературу: я нахожусь в горизонтальной плоскости.
Я во власти тревоги, самой черной тревоги и поднимаюсь к высотам метафизики. По вертикали.
Если даже моя метафизика, моя «философия» (каждый человек- философ, говорил, кажется, Аристотель) повторение, банальность, посредственность, никудышность, сам я живу в другой, приподнятой плоскости, даже с достаточной недостаточностью себя выразив. Если (или когда) я живу в духовном плане: даже на самом низком духовном уровне я возвышаюсь в тот момент над литературными заботами.
Жить как можно интенсивнее! С жаром, с пылом. Сказал бы даже, рискнув, «с пылким жаром».
* * *
Перед Мари Франс мой долг огромен. Мои ошибки, моя небрежность, забывчивость, умолчания огромны.
В основном это связано или с отцовским эгоизмом (часто встречающимся и прискорбным), или с большим беспокойством, большой паникой, что у меня не хватит для нее денег, что я не смогу обеспечить ее будущее... будем экономны. Оставим ей это на будущее.
Будущее приближается к нам большими шагами, приближается к ней, а настоящее смутно, ужасно, и жизнь проходит, ее жизнь проходит. Боюсь, что завтра станет уже послезавтра. Перезрелые плоды падают с деревьев. Цветы могут завять без плодоношения.
Я хотел бы, чтоб она вышла замуж: для нее и Для нас я хотел бы, чтобы она расцвела. Ее дети стали бы нашими с Родикой.
И потом я виноват в том, что она, слишком любя меня, последовала за мной, приняла мои привычки, мои убеждения. Убеждения, которые я перерос и от которых отказался. Но она их сохранила.
Более того, она пошла дальше в тех идеях, от которых я отошел, против которых я теперь часто выступаю. Она пошла в основном по пути религии дальше, дальше (к счастью) и глубже, чем я. И потом она умеет благородно служить идеалам, жертвовать собой ради других...
На ее пути встретилось много посредственностей, это, конечно, естественно. Но она приподняла посредственность над посредственностями, возвысила ее. Это и есть самоотверженность.
Я пишу за столом у окна: погода все еще не прояснилась.
* * *
Прожит еще один день. Это не пустяк. А сегодня выглянет солнце? Кажется, оно просвечивает из-за туч, почти у земли. Осветит ли оно парк — и приподнимет тучи, рассеет их?