это?—я все еще не отказался от этих глупостей), у издателей надо будет потребовать отчета и т. д. Нет, я не отказался от этих пустяков и совершенно разрываюсь между бесчисленными обязательствами... а мое сотрудничество в «Ревю де дё монд», что, впрочем, меня не очень привлекает, так как этот журнал читают не те люди, которых хотелось бы видеть среди его читателей... Какая бешеная гонка, стремительное удаление от душевного спокойствия (не совсем душевного), в котором еще совсем недавно я пребывал; падение в хаос поступков и страстей.
Видел вчера фотографии с подписанным внизу возрастом членов Конституционного совета: большинство старше меня, иногда намного (Ж. 85 лет), или моего возраста, и только некоторые чуть-чуть моложе.
Это подбодрило меня; я сказал себе: они живут, они активны, изучают тексты законов, участвуют в политических событиях, присутствуют в мире, в своем времени и, должно быть, не думают о смерти, а если даже и думают, смерть для них что-то далекое, далекое от их повседневных забот, которые для них важнее смерти, которые они считают более существенными... Они здесь, они живут.
Действительно, это помогает мне. Я тоже могу быть таким же жизнеспособным, как они: писать, рисовать, сражаться за себя.
Да, они помогают мне снова углубиться в неважное, в несущественное, в забвение Вечности, Вечного...
Я не могу выразить свою мысль. Причиной тоже моя нервозность. Нетерпение, волнение, страх... (Да, мне было так хорошо в том смешении тревоги, покоя и собранности, в котором я пребывал так недолго. Правильно ли жить так, как будто перед тобой Вечность, не забывая ни на минуту, что завтра можешь умереть?)
Придавать значение существованию, поступку!.. Пересмотреть свой взгляд на ирреальную реальность, иллюзию - и жить в ней (проводить время) как в «реальной реальности»!!!
Не могу больше писать, так я нервозен, обеспокоен, нетерпелив... Не могу больше писать... мне надо успокоиться, успокоиться... Я еще могу лечь в постель, позавтракать— завтрак нам сейчас принесут,—почитать газеты, которые тоже принесут, что называется, не торопясь, то есть, вернее, потянуть время, потянуть маленький кусочек времени, времени—забыть о времени; ...еще и еще передохнуть... успокоиться, да, но только для того, чтобы снова броситься в эти ужасные (или я преувеличиваю), досаждающие мне дела... Отдохну, чтобы набраться сил... и броситься в привычную пусто-ту иллюзий и иллюзий...
* * *
Уже восемь двадцать. Как быстро летит время, когда не хочешь, чтобы оно пролетало. Как останавливается, когда хочешь, чтобы оно летело. Оно идет быстро, слишком быстро, когда пишешь. Мне понадобилось всего около часа, чтобы заполнить три большие страницы.
По солнечному времени восемь часов двадцать пять минут. Вижу, как справа от меня солнце уходит за тучи. Погода переменчивая. Но, кажется, все-таки (mai degraba, si nu mai de vreme)[218] меняется к лучшему.
За то время, пока писался этот абзац, небо снова покрылось тучами. Пока писалась эта строка, снова очистилось. Ясно в тумане.
Восемь часов тридцать одна минута.
Пахнет поджаренным хлебом... Сердце во мне начинает биться учащенно. Когда же принесут кофе? Если Кристоф принесет газеты, прилягу после завтрака и пробегу их. Надеюсь, у меня будет долгая минута затишья. Завтрак — важное событие... вот он. «Маленькая вечность».
* * *
После бурного пробуждения на заре я уснул и успокоился... Полдень. Успокоился, несмотря на то что по телефону мне рассказали о моих недругах, о тех, кто не любит меня и мою литературу, вставляет мне палки в колеса.
Тем не менее я спокоен. Я проспал глубоким сном до полудня. Меня разбудил телефонный звонок. Через несколько минут обед—второе важное событие дня.
И тут же телефонный звонок от Мари Франс!
18 августа: быстрыми шагами приближаемся к осени, к зиме, к ночи. Спуск!.. Со мной только что случился нервный срыв. Трудно обрести вновь спасительный покой.
Святой Августин жаловался (Богу) на свою лень. Он корил себя за нее. Но он был ленив, когда был молод. В молодости я тоже был ленив. Я и в старости ленив.
Я люблю довольство. Поспать. В довольстве я спокоен.
Не надо продолжать...
Относительный покой: полный забот. Но не духовной обеспокоенности...
* * *
Можно было бы сказать, что я хочу найти себя и все успеть в последние минуты.
* * *
Сон: я бегу за поездом. Он отъезжает. Бегу за последним вагоном. Бегу... Бегу... Бегу... уже край платформы... я задыхаюсь... пришлось остановиться... Поезд уехал.
Но, может быть, это не последний поезд. Обращаюсь к начальнику вокзала, он смотрит на меня с грустью, как мне кажется... с грустью... или недоумением... Спрашиваю, есть ли после последнего поезда тот последний, последний из последних... последний из последних...
Он удивлен. И молчит. Молчит.
(Этот абзац — из плохой литературы. Или очень плохого театра.)
* * *
Но, может быть, мы здесь для чего-то важного, у нас какая-то миссия... Может быть, я ее выполнил? Да, может быть, я сделал то, что должен был сделать, может быть, может быть.
Отбрасываю мысль, что я здесь без всякой цели. Не думаю, потому что это было бы немыслимо... да, немыслимо, если как следует поразмыслить...
Исторически — да, несомненно. Наставник среди миллиарда наставников. Быть может, больше, чем наставник: я продвинул вперед историю театра! Наставник— старший сержант.
Но метафизически? Метафизически?!
Вздымающаяся волна вливается в общее движение.
С исторической, общественной и культурной точек зрения. Но, может быть, история и есть основа метафизики, если таковая существует.
Все мы — часть общего движения. Мы ведомы, но и сами ведем, ведем, ведем...
А сколько, о, сколько раз мы уходим в сторону. Я ухожу в сторону, ты уходишь в сторону, он уходит в сторону, мы... и что-то потом из этого получается. Получается.
Муравьи, пчелы тоже удаляются в сторону. И не случайно. Цель достигается, делается мед.;.
А потом кулак (в перчатке) обрушивается на улей, удар ногой — на муравейник, землетрясение, вулкан, бомба или атомный взрыв — на людей. Или эрозия, медленная деградация... Может ли это иметь смысл?
И бесчисленные ужасы по воле людей. Почему? Не Бог несет ответственность за все это зло, а мы... Почему же тогда животные поедают других животных, растения питаются растениями, молекулы — другими молекулами, микробы — другими микробами, которые в свою очередь питаются нами...
Было ли предусмотрено непредвиденное?.. Или полное завершение цикла...
* * *
Есть ли в нас какое-то «значение»? Естественно спросить себя об этом в пятнадцать, двадцать лет. Но в моем возрасте? Мне следовало найти собственный ответ на этот вопрос, который привел бы меня к выводу, что ответа нет...
Эта проблема встает снова и снова! А ведь я прочитал много книг, художественных, политических, философских и даже научных, написанных разными авторами, пришедшими к своим собственным выводам... и сообщившими об этом. Я — Сизиф, каждый раз начинаю сначала. Так и не стал взрослым... По-прежнему живу с нерешенной проблемой...
Должно быть, у меня крепкие нервы и много терпения. Терпения и упорства муравья, не устающего начинать снова и снова...
* * *
...Не надо задавать себе вопросов. Когда учителю дзен задавали философский или слишком обширный вопрос, он отвечал: «Сейчас я пью чай».
Так же говорил мне и доктор Хименес: «У меня нет (или я не создаю) проблем».