«Проходите, Шломо, садитесь, — произнес сидящий за столом старик, указывая в сторону кресел. — Я сейчас освобожусь. Минутку…»
Он с видимым раздражением тыкал указательным пальцем в клавиатуру своего ноутбука: «Черт бы побрал эти компьютеры! Вечно не хочешь, да нажмешь что-нибудь не то… Вы знаете, Шломо, это просто выводит меня из равновесия. Помните, были времена старых добрых пишущих машинок? Они, по крайней мере, не нуждались в перезапусках по десять раз на дню… Перезапуск! Слово-то какое изобрели…»
Старик был одет в теплый клетчатый домашний пиджак и байковые бесформенные брюки на подтяжках. Высокий, худой, костлявый, с тонкими угловатыми руками, огромным крючковатым носом и длинными седыми прядями, зачесанными назад с высокого лысого лба, он походил на старую птицу-секретаря.
«Позвольте? — сказал Шломо, подходя к столу. — Я в этом кое-что понимаю.»
«Пожалуйста, пожалуйста…» — Гавриэль Каган с готовностью отодвинулся.
Шломо начал щелкать мышкой, пытаясь вывести из ступора почтовую программу хозяина. Вроде бы после вчерашней ночи удивляться было уже нечему, и, тем не менее, он не мог отделаться от чувства нереальности происходящего. Он видел себя со стороны, как в кино, сидящим в доме им же придуманного персонажа, в то время как литературный его герой, во плоти и крови, нетерпеливо дышит ему в затылок. Ну не чертовщина ли? Шломо усмехнулся.
«Наверное, надо перезапускать,» — последовал робкий совет сзади.
«Не стойте над душой, Габи. Это займет еще минуту-другую. В общем, вы сами виноваты — не надо было давить на все клавиши подряд. В вашем возрасте следовало бы быть намного терпеливее.»
Старик раздраженно хмыкнул. «Молодой человек, я был бы вам очень обязан, если бы вы называли меня Гавриэль. Наше недолгое заочное знакомство еще не дает вам права…»
Шломо расхохотался. «Недолгое?.. заочное?..» Ну и наглец! Это он мне, своему создателю, папаше, можно сказать…
Он набрал в грудь воздуха, намереваясь выложить нахальному старикану все, что он о нем думает, да так и застыл с приоткрытым ртом, глядя на монитор выпученными от изумления глазами. Компьютер, высвободившись наконец от длинного ряда противоречивых команд, взмахнул длинной гривой закрывающихся окон и, прогнав по экрану несколько невнятных текстов, остановился на одной из входных папок почтовой программы. Папка именовалась «Шломо Бельский» и содержала — строчка за строчкой — все главы шломиной «бэрлиады», расставленные в хронологическом порядке, с первой по последнюю.
«Эй, Шломо! Что с вами? — Каган осторожно потряс его за плечо. — Что случилось? — он взглянул на экран. — В чем дело? Чего-нибудь не хватает?»
«Вы… вы… — выдавил из себя Шломо. — Вы были получателем текстов?»
«Ну конечно. Я думал, вы сами догадались, оттого и пришли. — Каган пожал плечами. Суставы сухо щелкнули. — А что же, по-вашему, я имел в виду, говоря о нашем заочном знакомстве, если не эту переписку? Кроме этого мы с вами, вроде бы, не имели случая встретиться.»
«Где тут у вас туалет?» — спросил Шломо. Он вдруг ощутил острую потребность сунуть голову под струю холодной воды.
Когда Шломо вернулся в комнату, старик уже снова сидел за столом, по-птичьи выцеливая клавиши ноутбука.
«Послушайте, Шломо, — сказал он, не поднимая головы. — Я вынужден просить вас перейти к делу. Мое время, увы, сильно ограничено. Вы ведь хотели что-то выяснить, не так ли?»
«Хотел — не то слово, — хмыкнул Шломо, усаживаясь в кресло. — Давайте начнем с текстов. Как я сейчас понимаю, они с самого начала не предназначались для публикации?»
Каган пожал плечами.
«Отчего же? Конечно, правильнее назвать применение ваших текстов реализацией. Мы их, скажем так, претворяли в жизнь. Но это ведь тоже, в определенном смысле, — публикация… Как автору, вам жаловаться не на что.»
«Хорошо. Тогда объясните для начала: почему вы использовали именно меня? Не могли найти кого-нибудь получше? Зачем вам эта бульварщина, эти пошлые шпионские страсти, всемирный заговор и прочая белиберда? Это ведь так низкопробно… Ну ладно — я… я и писал-то эту бодягу для Урюпинска, долларов ради. Но вы-то про какой-то План с большой буквы толкуете.»
Старик рассмеялся.
«Зря вы так недооцениваете Урюпинск, Шломо. Вы, возможно, полагаете, что истинная реальность отображается Толстым или Фолкнером. Ошибка, молодой человек. Реальность — это именно Урюпинск. Жизнь намного ближе к бульварному роману, чем к «Войне и Миру». Она проста до невозможности. Люди действуют согласно элементарным схемам, причем вариантов — раз, два и обчелся. Так что ваши упражнения нас вполне устраивали. До поры до времени.»