«Рассвирепела буря никониянская…»
После 1670 года новая волна гонений на сторонников древлего благочестия прокатилась по всему Русскому государству. 7 июля 1675 года отрубили голову юродивому Киприану «Нагому» за проповедь старой веры в селении Ижма Пустозёрского воеводства. «И прочих наших на Москве жарили и пекли, — пишет Аввакум. — На Москве старца Авраамия, духовнаго сына моего, Исаию Салтыкова в костре сожгли. Старца Иону казанца в Кольском рассекли на пятеро. На Колмогорах Ивана юродиваго сожгли. В Боровске Полиекта священника и с ним 14 человек сожгли. В Нижнем человека сожгли. В Казани 30 человек. В Киеве стрельца Илариона сожгли. А по Волге той живущих во градех, и в селех, и в деревеньках тысяща тысящими положено под меч нехотящих принять печати антихристовы. А иные ревнители закона суть, уразумевше лесть отступления, да не погибнут зле духом своим, собирающеся во дворы с женами и детьми, и сожигахуся огнем своею волею». Наконец дошла очередь и до духовной дочери Аввакума, его любимой ученицы и собеседницы — боярыни Морозовой.
Благодаря заступничеству царицы Марии Ильиничны, весьма благоволившей своей родственнице, боярыню долгое время не решались трогать. По указу от 1 октября 1666 года ей даже были возвращены отнятые у неё ранее вотчины. Но, получив возвращённое имение, боярыня с ещё большим рвением принимается за дела благотворительности и благочестия. Под влиянием монашеских настроений Морозова начинает ещё больше удаляться от светской жизни, от всего земного. Молодая боярыня ведёт крайне аскетический образ жизни: отказывается от всяких удовольствий, соблюдая строгий пост, под одеждой носит власяницу. Вместе с тем она не устаёт обличать своих родных и близких, принявших новую веру.
После смерти в 1669 году царицы Марии Ильиничны Морозова лишилась своей главной защитницы и покровительницы. Царь Алексей Михайлович призвал боярыню к себе и попытался склонить её к новой вере. Однако она осталась непреклонна: «Вашему царскому величеству всегда покорны бехом, и есмы, и будем: от прародителей бо сему наказахомся, и от апостола учимся Бога боятися и царя почитати. К новинам же Никона патриарха пристати никогда же дерзнем, ибо от благочестивых родителей рождени во благочестии воспитахомся, измлада священных навыкохом писмен, от пелен Божиим научихомся законом; не отвержемся оных, ими же добре обучихомся».
Родственники Морозовой, близкие ко двору, также пытались всеми способами воздействовать на неё, не гнушаясь откровенным шантажом. «Ох, сестрица-голубушка, — говорила ей троюродная сестра Анна Михайловна Ртищева, страстная поклонница патриарха Никона, — смутили тебя старицы и о сыне не радишь. Одно у тебя чадо и кто не подивится красоте его. Ох, сестрица, многия скорби примешь, и сына твоего нищим сделаешь». «Ивана я люблю, — возражала на это Морозова, — и молю о нем Бога безпрестанно. Но Христа люблю более сына… Знайте, если вы умышляете сыном меня отвлекать от Христова пути, прямо вам скажу: выводите сына моего на лобное место, отдайте его на растерзание псам, — не помыслю отступить от благочестия, хотя бы и видела красоту, псами растерзанную».
Нашёптывал и троюродный брат Ф.М. Ртищев («шиш антихристов», по словам Аввакума): «Сестрица, потешь царя-тово и перекрестися тремя перстами, а втайне, как хочешь, так и твори. И тогда отдаст царь холопей и вотчины твоя».
Феодосия всё чаще стала задумываться об иноческом постриге. Припадая к матери Мелании, она со слезами умоляла её благословить на этот подвиг. Но мудрая Мелания не спешила. Она прекрасно понимала, что при высоком положении боярыни такое событие не удастся утаить в доме и что рано или поздно весть об этом дойдёт до самого царя. При этом пострадают и те, кто совершил постриг, и те, кто вообще был близок к боярыне. С другой стороны, в брачную пору входил сын Морозовой Иван, и необходимо было сначала его женить и передать управление имением в его руки. Заниматься же устройством свадьбы — дело отнюдь не иноческое.
Но боярыня неотступно умоляла об иноческом постриге, и тогда мать Мелания, видя её горячую веру и великое усердие в делах благочестия, уступила. В 1670 году в Москву прибыл один из влиятельнейших вождей староверия игумен Досифей. Некоторое время он жил в Куржецкой пустыни в Поморье, затем был игуменом Никольского Беседного монастыря близ Тихвина, а после Собора 1666–1667 годов был вынужден скрываться от преследований на Дону. Он-το и совершил тайный постриг Морозовой в конце 1670 года. При постриге Феодосия Прокопьевна получила имя инокини Феодоры. Теперь она начала предаваться ещё большим подвигам благочестия: более строгим стал пост, увеличилась продолжительность келейной молитвы, всё чаще она стала прибегать к исихастской практике священнобезмолвия.