* * *
Мы подковали море и подкову
Прибили пирсом к грязи берегов…
Последний краб запряг конька морского
И был таков.
ЮНЫЙ «НАЦИ» ДОМАШНЕЙ ФОРМАЦИИ
Он жаждет порядка —
обмеров и тестов.
Он гладит любовно
коричневый китель.
Простите, Бетховен,
и Пушкин — простите,
но вам на земле
не отводит он места:
вы глухи, герр Людвиг,
а вы, Сан Сергеич,
имели несчастье
болеть аневризмой…
Он жаждет давать
разрешение людям
себя продолжать —
пережевок фашизма
железно уверен,
что сам полноценен,
не нужен ему ни Ван Гог,
ни аптека!
Проснитесь! Спектакль
на внутренней сцене!
В последнюю четверть
двадцатого века.
* * *
Не под сенью парнасских олив
возлежу — это всё разговоры,
я — тот камень, с которым Сизиф
обречен подниматься на гору,
я сама этот камень творю
каждый день из словесного хлама
и себе этот камень дарю,
как ослица — упрямо,
и просеяв слова, как муку,
с каждым разом всё круче,
я на горку себя волоку —
на вершину, где тучи
будто тряпки висят на камнях
равнодушных и вечных…
Что же снова толкает меня
в этот путь бесконечный?
Может, память натруженных ног,
может, нрав круторогий?
Может то, что следы от дорог —
это тоже — дороги.
* * *
Кто идет за тобой —
человек или тень?..
Старый пес на больных
подагрических лапах?..
Или это тревожит
отравленный запах,
ветерок от акаций,
досужая лень,
породившая страхи
на темной аллее —
оттого, что одна,
оттого, что не смея
оглянуться назад,
принимаешь за шаг
шорох листьев
и собственных жилок биенье…
Листья шепчут своё…
Травы прячут коренья…
Псы спешат на помойки…
За что тебя так?
* * *
Проще и обнаженней
стало на белом свете —
сами уходят жены,
сами взрослеют дети…
Преданность разбазарив,
дружбу корыстью метим,
и попадаем сами
в собственной вязки сети.
А нахлебавшись вдосталь
ржавой воды из ямин,
мямлим: «Не так всё просто!
Не разберемся сами!»…
* * *
Через асфальт проклюнулась трава,
слепой росток, тонюсенькая жилка
на свет и дождь открыто заявила
природой закрепленные права.
Через асфальт былинками, травой
протеплилась упрямая надежда…
Смеялись все, а верил лишь невежда,
что камни пробивают головой,
в основах сопромата ни бум-бум,
не знает формул, тёмен в словесах,
но лезет, как травинка, наобум,
удачу не прикинув на весах.
Топчи его каблучным смертным боем,
асфальта серость надвое умножь,
но даже сквозь бетон над головою
он помнит то, что солнце есть и дождь!
* * *
Возвращайся, комета Галлея!
Не устань, прилетай, не старея!
Пусть не нам, пусть не детям, но внукам
предъяви постоянный билет
к этой самой живой из планет.
Появись через семьдесят лет —
долгожданно, стремительно, кратко —
и опять загадай нам загадку,
звёздной пылью присыпав ответ!
И какой-то грядущий поэт,
в горсть ловя ускользающий свет,
наберет на экране дисплея:
— Возвращайся, комета Галлея!
ВОСПОМИНАНИЯ О КУРШСКОЙ КОСЕ
Сосны, как стрелы вонзились в песок,
с Балтики ветер несётся к заливу —
море на берег готовит бросок,
пенные шапки взметнув неигриво.
Люди без страха глядят на прибой —
много столетий живут они вместе,
море давно уже стало судьбой,
трудной работой, любовью и песней…
Песня струится в рыбачьих сетях,
вторят мужчины мотивам знакомым —
кто-то и дома живет как в гостях,
им же и море становится домом.
Крепкие лица, открытые взгляды,
руки, пропахшие рыбой и солью —
море не терпит фальшивой бравады,
море проверит на прочность и волю…
Я увезу эти взгляды с собою —
с хвоей сосны, с камышом из залива,
чтобы когда-нибудь долгой зимою
снова проснуться с улыбкой счастливой,
вспомню, как соль на рыбачьем виске
чертит узор, и вернусь на мгновенье
к соснам, стоящим на зыбком песке,
к ветру, шумящему в их опереньи…
* * *
Что такое жестокость: когда умирает душа,
или просто душа не успела на свет появиться?
Что такое жестокость? Когда ещё нет малыша,
а бумага с отказом уже облетела больницу…
Что такое жестокость? — Когда, будто поезд круша,
наступая на сердце, на пальцы, на горло, на лица,
на друзей выливая бездумных помоев ушат,
пролагается путь — да простят мне — в начальство,
в столицы…
Что такое жестокость? — не чувствовать боли чужой,
свой могильный уют бережа и храня, как зеницу,
а столкнувшись бок о бок с измученной чьей-то душой,
нос брезгливо зажать и поспешно в себя удалиться…
Где родится жестокость? Когда умирает душа?
Что случится с Землей — не слетит ли с накатанной трассы,
если как-нибудь в среду, нам память и сердце глуша,
дефицит милосердья достигнет критической массы?..
* * *
Надрывался экран в сто глоток,
извергая бодрящий текст.
Парень встал от стола голодным,
звук убрал — вот и весь протест.
Мы росли — кто в броне, кто в брони
(для психушки ну чем не тест?),
и ломали не копья — брови,
и в иронию, как в подтекст.
В подворотнях растили крылья,
рвали струны, пытались петь…
нам сегодня окно открыли,
только мы не смогли взлететь.
Тяжелы, пропитались пылью,
главный винт заржавел внутри…
Столько лет обрезали крылья,
чтоб сегодня сказать: «Пари!» —
Дайте время, не режьте перья,
не кормите из тех же рук!
Чтоб взлететь на крыле доверья,
дайте время и сбавьте звук.