По-моему, великолепные строки.
— Благодарю вас, — промолвил уже совершенно сбитый с толку отставной поручик.
— Значит, вы согласны? — с надеждой спросил Волоцкий. — Поверьте, я со своей стороны, не буду вас затруднять ничем. Будете моим гостем и… собеседником, если того захотите. Что же касается вашего жалованья, то я обещаю неукоснительно…
— Вот от этого, как и от прочих щедрот, прошу меня оградить, — твердо остановил графа Нафанаил. — Быть вашим гостем и собеседником — да, располагайте мною, и я буду доволен, если мне удастся способствовать исцелению вашей дочери, хотя мне все еще не понятен способ и средства к оному. Состоять же на жалованье — значит лишить себя свободы, наличие которой будет одним из моих условий. И еще. Я буду у вас, покуда смогу быть вам полезным. Как только польза во мне исчезнет, я уйду. Я также оставляю за собой право покинуть вас, если мне у вас будет плохо и неуютно. Угодно вам согласиться с моими условиями?
— Конечно, — заблестели радостью глаза графа, — конечно!
Платон Васильевич вскочил и непременно бы заключил отставного поручика в объятия, не будь тот так задумчив и строг лицом.
— Слава Богу, слава Богу, — повторял граф, с благодарностью и признательностью глядя на Кекина. — Сей же час пойду и скажу ей, что вы здесь.
— Погодите, — насторожился вдруг Нафанаил, и в голове его мелькнула мысль, не разыгрывается ли перед ним спектакль, смысл коего не известен только ему одному. — Вы же только что сказали, что дочь ваша предсказала нашу с вами встречу на этом постоялом дворе?
— Разве доктор Гуфеланд не объяснил вам? — как показалось Кекину искренне удивился Волоцкий. — Моя дочь, это как бы два разных человека. Все, что она видит, слышит, знает и говорит по утрам в часы своей болезни, совершенно неизвестно ей в остальное время дня, когда она здорова. Ничто, даже самое малое, не остается в ее памяти, и, когда мы ей после рассказываем, что говорила она и делала, она сама в том сомневается, и не верила бы нам, если б имела на то причины. В часы же своего исступления, своей болезни, напротив, она помнит все, что было с ней прежде в обоих ее состояниях. Она видела вас и описывала, каков вы, — продолжал объяснять Кекину граф, — только в часы своей болезни, в нормальном же своем состоянии она ничего о вас не знает, кроме того, что мы рассказывали ей о вас с ее же слов.
Волоцкий говорил это как само собой разумеющееся, Кекина же не покидало ощущение, что его разыгрывают. Действительно, было трудно поверить во все, что он услышал и узнал за столь долгий день. Выйдя от графа, Нафанаил прошел к себе в каморку, лег на диван и, не пытаясь даже как-то проанализировать то, что произошло с ним сегодня, приказал себе, поскорее уснуть.
Это ему удалось, и он впервые за все эти ночи в пути спал крепко и без сновидений.
5
В это утро она проснулась с ощущением праздника. Так случалось в детстве, чаще всего в день воскресный, когда еще была жива маменька, а отцу не надо было на службу. Ощущение это складывалось из того, что она могла в любой момент видеть и быть рядом не с мамкой или гувернанткой-француженкой, а с двумя самыми любимыми людьми на свете. Позже, когда маменька заболела этой болезнью с каким-то пугающе тяжелым названием «ипохондрия», ощущение праздника перестало посещать ее. Она, конечно, могла видеть любимые лица в любую минуту, но мать, натужно улыбаясь, после нескольких фраз просила гувернантку увести ее, едва скрывая вспыхивающее в потухших глазах крайнее раздражение. Отцу тоже было не до нее, он постоянно бывал в заботах и больше времени уделял докторам, сделавшимся в их доме постоянными гостями, нежели собственной дочери. После смерти маменьки она и вовсе перестала ощущать этот радостный настрой даже и в настоящие праздники.
И вот снова оно, это забытое и оттого еще более сладостное ощущение праздника, который уже начался или вот-вот наступит. Не понимая вначале, чем навеяно это ощущение, Наталия вспомнила слова, сказанные вчера папенькой перед самым ее сном.
— Ты не спишь? — постучал он в ее комнату.
— Еще нет, — ответила она.
— Я только что разговаривал с ним, — с веселым блеском в глазах, коего она давно у него не замечала, сказал отец. — И он согласен!
— С кем вы разговаривали и кто в чем согласен? — зевнула она, прикрыв ладошкой рот. — Говорите, пожалуйста, яснее.
— Ну, как же, — присел на краешек постели граф. — Я разговаривал с ним, с тем, о ком ты постоянно твердишь уже целый месяц, с господином Кекиным. И он любезно согласился помочь тебе и следовать с нами в наше подмосковное имение.