— Понятно, — улыбнулась гостья и потянулась, как сытая кошка, — это хорошо, что у нас так много общего, мы, я надеюсь, быстро найдём общий язык.
— Однако… — подумал я, — а дама то, оказывается, весьма кровожадна и склонна к авантюрам… — а в слух продолжил, — то есть смертную казнь вам заменили тем, что вынудили принять участие в сражении против нас? И, наверное, ещё пообещали, в случае успеха, и жизнь сохранить?
— Ну да, мне объявили, что враг напал на полевой лагерь ловцов, и если я приму участие в сражении с нападавшими, меня помилуют. Но…
— Судя по вашему «но», у вас были причины сомневаться в том, что всё будет именно так, как вам изложили?
— Верить нашему наместнику, чтоб подкожная плесень его заела, это себя не уважать, — брезгливо выплюнула Заранин, видимо, необходимость даже просто упоминать наместника вызывала у неё рвотные позывы, — более лживого и мерзкого урода я в жизни не видела… Пусть он до самой смерти икать будет… Так вот, я прекрасно понимала, что смерть оставалась для меня наиболее вероятным исходом. Либо меня убили бы вы, а если нет, то те четверо вертухаев, что высадились вслед за мной. Я прекрасно поняла, что жизнь дарить мне никто не собирался.
— Но, тем не менее, вы продолжали сражаться, и, довольно, я б сказал, яростно…
— А что мне оставалось делать? — пожала плечами краснокожая, — я предполагала улучить момент, и попытаться удрать, выйдя из-под наблюдения своих конвоиров, но они не поленились вылезти из виманы, чем здорово осложнили мне жизнь.
— А что вас, сударыня, сподвигло так безрассудно сигануть в наш портал? — мне действительно было интересно, как наша чертовка к этому пришла, — ведь вы даже и предполагать не могли, что вас там ожидает.
— Ну, тут всё просто. Вы не ставили своей целью меня убить, вы просто отмахивались от меня, как от назойливого насекомого, что отвлекает от важных дел, а это значило, что с вами теоретически, можно было договориться, тогда как с нашим наместником договориться было невозможно по определению. Он, в отличие от вас, был твёрдо настроен разделаться со мной, и, кроме того, ещё и постарался бы найти для этого самый болезненный способ.
— Ага, ну, я вас понял, — я посмотрел в глаза краснокожей, — тогда, давайте договариваться, что ли, — предложил я, улыбнувшись, — начинайте.
Краснокожая чертовка растерялась. К такому повороту беседы она, похоже, готова не была.
Да, она, скорее всего, продумывала, как и чем она может попробовать возбудить наш интерес к своей персоне. Но что бы вот так вот…
Хотя, глядя на неё я заметил, что она внутренне подобралась, и настроилась, скажем так, на борьбу.
Она была уверена в том, что если не докажет, что будет ну, о-о-чень нам полезна, то мы её просто выкинем.
А в чуждом мире без поддержки и без знаний об общественном устройстве долго не протянешь. В этом случае ошибки неизбежны. А ценой этих ошибок может оказаться жизнь.
Ну, она судила так, наверное, исходя из тех порядков, что царили в том обществе, которое она покинула столь экстравагантным образом.
Там про гуманизм совсем не слышали, а если бы им кто и рассказал, то не поверили бы.
На самом деле, даже если у неё есть только навык работы с холодным оружием, в наличии коего мы с Семёном имели возможность убедиться, и более ничего, то мы всё-равно её куда-нибудь да пристроим.
Будет пользу нам приносить, никуда не денется.
Не даром наши древние мудрецы утверждали: "Каждый человек необходимо приносит пользу, будучи употреблен на своем месте"[1].
Она, конечно, не совсем человек, но, я так думаю, что приведённое изречение и в её случае будет справедливым…
— Я умею… Как бы это сказать…
И выдала какой-то термин, которого в словаре нет. Я уставился на неё:
— Не понимаю, не знаю я такого слова.
— Ну да, — вздохнула Зоэ, — абсолютно полных баз не бывает, вот и в этой тоже, чего-то не хватает, какой-то специфической области, похоже…
— Ну, что делать, — расстроено подумал я.
— Сейчас попробую… — чертовка задумалась, потом посмотрела на меня, и спросила, — а, может лучше показать?
— Ну, если это безопасно для окружающих… — протянул я, активируя на всякий случай поле отчуждения.
И тут воздух вокруг чертовки поплыл, словно марево над асфальтом в жаркий день, её образ перед глазами заколебался, на кокой-то миг потерял цвет и форму, и перед моими глазами вместо неё я едва различал расплывчатое серо-розовое пятно.
А потом это пятно постепенно трансформировалось в женскую фигуру. Чем-то знакомую. И чем чётче становились её очертания, тем более знакомой она мне казалась.