Выбрать главу
Между Тереком и Судаком поля распахана Не плугами, а конскими копытами, Заволочена невсхожими семенами. Казачьими и татарскими головами. Казачьи тела, как свечи, теплятся, А татарские, как смола, черные.

— Дед! — воскликнул Митя, вскакивая и обнимая старика за шею. — Я никогда не слышал ничего лучше!

Старик ошарашенно смотрел на разгоряченное, сияющее Митино лицо.

— Ну что ты, что ты! — говорил он испуганно.

Но Митя вдруг опечалился.

— Наташа, а ведь нам нечем записывать, — сказал он, растерянно ощупывая свои пустые карманы.

Наташа пожала плечами.

— У меня тоже ничего нет.

Наш правосла-а-а-а-а-авный славный царь Стоял у зау-у-и-и-и, ой у заутрени. У заутрени да со князья-а-и-и-и-ами, Стоял со боя-а-ими-и, ой со боярами, —

затянул дед Антип, закрывая от удовольствия глаза.

Песня была длинная, протяжная. Осталось войско «без служителя», поймали казака «немцы мудрыя», стали спрашивать, кем он царю служил.

Да уж служил я не маё-о-а-и-и, ой не маёршичком, Не полковничком, да как служил та ли я, та ли я Да и просты-и-и-и, ой и простым казаком. Простым казаком, да как была бы у меня Моя шашка во-и-и-и, ой шашка вострая, Шашка вострая, да уж сруби-и-ил бы я Свою буйну го-о-и-и-и, ой буйну голову, Свою буйну го-о-и-и-и, ой буйну голову.

Дед Антип закончил песню и часто-часто заморгал красными в прожилках глазами.

— Ай, славно, дед, соловьем заливаешься! — весело сказал Николай, неожиданно появляясь на опушке.

Стягивая через голову белую тенниску, он стал подтрунивать над Антипом.

— И не стыдно тебе в твои-то годы?.. Ай-я-яй… Словно мальчишка… Хочешь себе всю славу присвоить, а того и не говоришь, что у тебя три сына со снохами — лучший хор на станице.

— Ну, ты мне не указ, молодой ишо, — хмуро сказал дед Антип. — А песен я знаю больше, чем они. Кто же их выучил, как не я, а? Сопля зеленая!

— Я пошутил, пошутил, дед, — примирительно сказал Николай, сладко потягиваясь и жмурясь от утреннего солнца.

— Ну то-то. — Дед Антип встал, взял в руки прислоненную к дереву удочку, ведро и сказал, обращаясь к Мите: — Сыновья у меня, правда, поют хорошо, и снохи не отстают, да где их сейчас докличешься: с утра до ночи в поле, бывает, что и заночуют там. Ты приходи, сынок, ко мне, я на самой окраине живу, кирпичный дом, второй слева, спросишь Антипа — всяк покажет. Я тебе песен и попою. Чихирю тока не забудь — любитель я до этого. Ну, прощевай!

Он повернулся и пошел по дороге в лес тяжелой уверенной походкой. Его пустое ведро поскрипывало на ходу.

8

Николай как-то робел в присутствии Наташи, больше молчал и поводил головой, когда по спине, между крупных лопаток, стекали мутные бисеринки пота. Наташа ловила на поляне большую синюю стрекозу, которая тяжело перелетала с куста на куст, и Николай невольно следил за ней пристальным взглядом. Он спросил у Мити, когда Наташа была далеко и не могла услышать:

— Твоя?

Митя кивнул.

— Резвая.

Митя сделал мостик и смотрел, как над головой зеленеют стебли травы, движется темная масса Терека, тарахтит и катится вверх колесами оранжевый трактор, взметая косой столб пыли на противоположном берегу, а небо было внизу, его бездонная глубина захватывала дыхание, пугала. У Мити было такое впечатление, что он начнет сейчас погружаться в него все глубже, глубже и никогда не выплывет. Чтобы избавиться от этого неприятного чувства, он еще больше прогнулся в спине, переставил руки поближе к пяткам и, слегка оттолкнувшись, встал на ноги.

— Поймала! — вскрикнула Наташа. Радостная, раскрасневшаяся, она подходила к ним, держа в вытянутой руке за крылышки гудящую, поджимавшую синий членистый хвостик стрекозу. — Смотрите, какая!

Стрекоза неподвижно глядела огромными испуганными глазами.

— Ну, что с тобой сделать? — сказала Наташа, дуя на стрекозу.

— Отпусти, — сказал Митя.

— Нет, я засушу ее и отвезу домой. Над письменным столом подвешу на ниточке. Такая огромная-огромная стрекоза… Что ты жужжишь, глупенькая?

Николай глядел на Наташу, на стрекозу и, казалось, сравнивал их между собой.