А рыжий — не мечтает. Он, наверное, думает о том, что жизнь — она везде жизнь, и здесь одни проблемы, а там будут другие. И зачем искать от добра — добра, если и здесь хорошо кормят, и работа, в общем, неплохая: с людьми и на свежем воздухе…
«Успокойся, — говорю я себе. — Твоя история — это история миллионов людей на земле. Всегда грустно оставаться. Грустно, когда от тебя уезжают. Грустно, когда заканчивается любовь. Вот и все. Обычное дело.»
И мои упреки Маше — ерунда. Просто она такой человек. Есть другие, но она — такой. Ведь все люди разные. И нужно быть благодарным судьбе, что встретил ее и любил. А думать о дальнейшем — это вмешиваться не в свое дело. Ведь все в этой жизни предопределено.
Время все вылечит… Будем надеяться на это.
Впрочем, я сделаю еще одну попытку дать ей что–то понять. Последнюю попытку.
Маша выбегает из дверей библиотеки.
— Ну вот и все! — радостно говорит она. И с шутливой высокопарностью произносит: — Я завершила дела на этой земле! Можно лететь к другой.
Я молчу. Что тут скажешь? Я уже решил об этом не думать.
Вслед за ней в дверях показывается запыхавшаяся библиотекарша.
— А билет–то! — кричит она Маше. — Вы забыли читательский билет!
— А он мне больше не понадобится! — весело кричит ей в ответ Маша. Как будто и наша знакомая библиотекарша может порадоваться тому, что Маша теперь будет читательницей не нашей, а лондонской библиотеки.
Вот и все, мы направляемся к машиному дому.
Маша смотрит на меня сбоку и хмурится. Она о чем–то думает, что–то хочет мне сказать. Я молчу. Я не хочу ей в этом помогать.
— Знаешь, — наконец решительно говорит она. — Ты не провожай меня завтра. Простимся сегодня. Специальный микроавтобус собирает всю группу, чтобы везти в аэропорт.
— Я договорился, нас отвезут на машине, — возражаю я.
— Не надо. Я не хочу с первых шагов отделяться от группы. Да и вообще, нет ничего банальнее прощаний в аэропорту.
Я пожимаю плечами. Она уже все заранее решила. Мне все равно бесполезно возражать.
Честно говоря, я ожидал чего–то подобного. Она уже сожгла мосты. Она была мне преданной подружкой, но теперь ее преданность должна принадлежать группе. Это понятно. Так она представляет жизнь.
Маша сбоку заглядывает мне в глаза.
— Ты не обиделся? — спрашивает она.
Я мотаю головой.
— Нет.
Она, кажется, не очень мне верит. Я еще раз мотаю головой.
— Ну если ты скажешь, чтобы я не ехала с ними, я не поеду, — храбро предлагает Маша.
Я невесело улыбаюсь. Она искренне готова на эту жертву, если мне от этого станет легче. Но если для нее это жертва — то мне не надо. Мне, в конце концов, и вправду не станет легче.
— Не стоит, — говорю я. — Поезжай со всеми.
Мы подходим к повороту на ее улицу. Вот и все. Осталось всего несколько сотен метров. Впрочем, еще не все.
За углом стоит парная конная коляска, на козлах которой, живописно подбоченившись, — самая настоящая Пеппи Длинный Чулок. С соломенными косичками бубликом и веснушками во все лицо.
— Вот здорово! — восклицает Маша, ни о чем не догадываясь. — Что это здесь такое? Коносъемки? А где же все остальные?
Она начинает озираться по сторонам.
Я пожимаю плечами. Потом вдруг спрашиваю:
— Хочешь прокатиться?
— Как это? — удивляется Маша.
— Очень просто! Попросим. Хотя бы немного!..
И не дожидаясь машиного ответа, я направляюсь к коляске, чтобы договориться с артисткой, наряженной Пеппи. Артистка оказывается веселой покладистой девчонкой и легко соглашается прокатить нас до машиного дома — метров пятьсот. Я зову Машу и помогаю ей взобраться на кожаное жесткое сиденье.
Пэппи, как заправский кучер, чмокает губами и встряхивает вожжи над спинами лошадей. Коляска трогается.
Не успеваем мы хотя бы немного привыкнуть к необычной езде, к запаху лошадей, кожи, скрипу рессор и частому перестуку копыт, как из соседнего переулка с шумом и криками вываливается нам навстречу пестрая, разряженная толпа: то ли сбежавшая из цирка бродячая труппа, то ли участники карнавала, спутавшие день с ночью. Посредине широко шагает на ходулях жонглер в трико, а вокруг девочки–акробаты, и клоуны с приставными носами картошкой, и силач, играющий двумя пудовыми гирями, и Пьеро с набеленным лицом, и Микки Маус с огромной головой и гуттаперчевыми четырехпалыми лапами, и еще Бог знает кто.