- Это ты? - мои пересохшие губы с трудом шевелились. - Если и это выдумка, то я умру, - мне было тяжело разговаривать. - Прямо сейчас и прямо здесь отдам жизнь.
Джон смотрел на меня во все глаза.
- Я тут, - он стиснул меня в объятиях, словно ребёнка, который потерялся когда-то давно, а сейчас с чудом нашёлся. - Прости, прости, прости, прости, - он повторял извинения попутно укачивая меня. - Прости, прости.
И вдруг меня будто пронзило: ведь это не может быть ложью лишь потому, что он прикасался ко мне. Ни одна иллюзия не прикасалась ко мне.
- Это ты, - я протянула руку к его щеке. - Это ты! - шёпот обжёг огнём моё горло.
Он улыбнулся. В моей голове крутились воспоминания нашего эксперимента: наше странное знакомство, наши разговоры, ссоры, моя болезнь, объятия, побег, его лицо после поцелуя в зале...
Я, будто ошпаренная отскочила от Джона.
- Твои слова, - я зашлась в приступе сухого кашля. - Там в зале, когда ты просил поцелуя.
Уокер опустил глаза, отпуская меня обратно на койку. Только сейчас я смогла как следует осмотреться. Вокруг меня стояли какие-то приборы, гораздо меньше тех, что были в моей камере в Научном Исследовательском Институте, но они выглядели довольно громоздко на общем плане помещения. Они были подключены ко мне с помощью датчиков, отмеряя количество ударов моего сердца, отмеряя количество вдохов и выдохов. А вокруг... Я сначала решила, будто надо мной натянули тент, но потом вовремя сообразила, что ошиблась. Мы с парнем находились в палатке цвета закатного солнца с гербом НИИ на каждой из боковых граней. Символ представлял собой круг, по линии которого шла надпись на латыни, переводившаяся как «количество силы не увеличивает коэффициент знания», а внутри геометрической фигуры находился контур тела человека, на месте сердца, у которого зияла дыра, символизирующая отсутствие власти чувств и подчинения мозгу.
Джон вдруг встал и отошёл от меня, намеренно избегая моего взгляда и игнорируя вопрос, повисший между нами.
- Я кое-что привёз тебе, - его голос разрезал тишину в палатке. - Вот тут, - он достал планшет из-под стола и протянул его мне. - Есть одно послание для тебя от человека, который бесконечно тебя любил. Он...
- Тот, который оказался моим дедушкой? Да? Тот, о котором ты мне так и не поведал правды, хотя прекрасно всё знал? - я буквально вонзала в него свои слова. Одно за другим. Так, чтобы причинить как можно больше боли.
Джон скривился, будто от удара, но продолжил.
- Он записал тебе видеообращение за два дня до нашего побега с эксперимента, - он набрал какую-то цепочку символов, прежде чем экран планшета загорелся.
На экране показался Адамс, сидящий напротив камеры. Или мне было бы лучше назвать его дедушкой?
- Дорогая Нора, - от звука его голоса в сердце болезненно кольнуло. - Я впервые не знаю, что сказать. Но с чего-то ведь нужно начинать, - он вздохнул, на секунду прикрыв глаза. - Ты же знаешь, что я всегда тебя любил? С самого твоего первого вздоха. Да чего там вздоха? С самого первого прикосновения к животу моей дочери, пока она вынашивала тебя, я полюбил тебя, моё солнышко.
В тот день, когда ты появилась на свет, светило яркое солнце. Такое встретишь не часто поздней осенью, так что я, как учёный, целью которого подвергать сомнению всё на свете, не сомневался в тот момент, что тучи разошлись лишь для тебя. Но мне так жаль, что виделись мы с тобой лишь трижды. И я помню все эти моменты наизусть, потому как в самые тёмные дни, когда все валилось из рук, я вспоминал об этих встречах, которые зажигали в моей душе несказанное счастье, - я видела, как он нервно поглаживал колени руками.
- В первый раз мы увиделись, когда ты приехала домой из роддома. Александр тогда не находил слов, чтобы выразить свое счастье, а я, как самый настоящий дедушка, уже готовил тебе подарки. Тебе тогда было пятнадцать дней от роду и всё, что ты могла сделать, это крепко сжать мой указательный палец и описаться на мой пиджак. Но это меня не смущало. Ты была нашим спасением после смерти моей жены, мамы Лидевью, которая скончалась за полгода до твоего появления. Но была одна лишь странность: в тот день твоя мама ходила грустная, попеременно срываясь на слёзы. Она мне рассказала, что тебе поставили диагноз «гемофилия», нарушение свёртываемости крови, если по-простому. Тогда я успокоил её, объяснив, что при должном уходе всё будет хорошо. Да у моей внучки не может быть всё плохо. Мы все верили, что найдётся способ тебя вылечить. - Адамс вздохнул, вертя в руках карандаш, который взял со стола.
- Во второй раз мы встретились тогда, когда тебе исполнилось два года. Ты тогда была в красивом голубом платье и так шустро бегала, что я не мог угнаться за тобой. Ты к тому моменту уже могла немного говорить, так что называла меня Дедой. И это было так великолепно. В тот день меня впервые назвали дедушкой, и я был бесконечно рад новому статусу, - я не смогла сдержать слёзы, струившиеся из глаз.