Пёс смотрел на меня своими большими карими глазами. И взгляд его был осмысленным, будто он понимал каждое слово.
Он смотрел мне в глаза несколько секунд, а потом начал похрюкивать. Так громко, словно поросёнок. Хр-хрю. Хр-хрю.
Животное нежно обтёрлось о мой подбородок, щекотя меня своими усиками.
- Спасибо, - я нежно гладила его по спине. - Спасибо, что ты рядом.
Чёрное существо смотрело на меня с такой яркой благодарностью, читавшейся в его глазах, будто его никогда не благодарили.
Я улыбнулась краешком губ.
- Ты будешь моим другом? - пёс вновь посмотрел мне в глаза и хрюкнул.
Я посчитала это согласием.
Я одной рукой сбросила с кровати все сумки и легла на бок, оставив место для моего нового друга. Пёсик уютно устроился около моего живота, свернулся в клубочек и заснул. Его примеру последовала и я.
***
Я дорисовывала шерсть на макушке. Мой щенок, изображённый на стене, ещё был очень далёк до идеала, но я была на верном пути. Моя муза лежала рядом и тихонько посапывала, меняя позы во время сна.
Иеремия.
Маленькое ласковое чёрное создание, сотканное из любви и тепла. Мой лучший друг.
На свой десятый день рождения я попросила у тёти набор акварельных карандашей. Она, конечно, долго ворчала, но просьбу мою выполнила. Именно благодаря ей я могла наконец-то разбавить бело-серую стену яркими цветами.
Я принялась раскрашивать сначала изображения родителей. Их черты лица, цвет глаз и волос, нежные улыбки... Всё, что я могла вспомнить о них, было перерисовано на стену. Мои воспоминания перетекали из головы на мой личный громадный холст.
Пёс, сладко потянувшись, открыл один глаз и стал наблюдать за мной. С каждым штрихом боль в груди нарастала всё сильнее. Чёрная дыра, которую я так силилась залатать всё это время, вновь открывалась, грозясь опять засосать меня в бездну.
Теперь же раскрашивая Рэма я вновь запечатывала пустоту внутри. Штрихи становились уверенными, сердце вновь ровно стучало. И в этот момент я была счастлива.
Я всё реже вспоминала день похорон и всё чаще улыбалась. Без повода и по поводу. В пасмурную и в солнечную погоду. После крика тёти и до него.
Я оправлялась от потерь, нанесённых мне судьбой. И всё это лишь благодаря щенку и рисованию.
***
Иногда, когда становилось очень тяжело, я рисовала. Большие картины. Целые сцены из моей жизни.
Я болела уже несколько дней, поэтому в школу не ходила. Из-за этого у меня появилось немало свободного времени, которое можно было занять рисованием. Омрачало это всё лишь температура и упадок сил. Но я не отчаивалась.
Сегодня я начала рисовать наш дом. Таким, каким я его помнила.
Я взяла простой карандаш, ластик, стул и чашку с чаем. Вот они, мои составляющие хорошего рисунка.
Я подошла к противоположной стене и хорошенько присмотрелась. Сегодняшний рисунок будет с мой рост. Прямо напротив кровати рисовать не стоило, так что придётся это делать в углу.
Я аккуратно начала расчерчивать карандашом наш домик. Из-под моей руки на стене начинали появляться очертания крыльца, крыши и фасада. Большие окна во всю стену на втором этаже. Несколько окон поменьше на первом. Я вырисовывала замысловатые узоры на входной двери.
Рисовала то, что могла вспомнить.
Вдруг я зашлась в приступе кашля. Слёзы начали скатываться по щекам.
«Зачем я всё это затеяла? - вдруг пронеслось в голове. - Я и сама не особо понимаю.»
Просто иногда мне хотелось перенести воспоминания на что-то более постоянное, чем ящички моей памяти. Это я делала подсознательно, стараясь сохранить прошлое по максимуму.
Все эти рисунки доставляли мне неимоверную боль, но остановиться я не могла. Боязнь забыть всё, что так или иначе было связано с детством, толкала меня на мазохистские поступки.
Мне рассказывали в школе, что мазохисты - это люди, причиняющие себе боль осознано. Боль для них была равносильна удовольствию. Ещё нам рассказывали, что обычно эта боль физическая. Учителя говорили, что каждый человек является мазохистом, в той или иной степени.
Я вновь взяла в руки карандаш и продолжила рисовать.
Я не следила за временем, так что не сразу увидела, как стемнело за окном. Я не заметила хлопок входной двери.
Тётя Анджела ворвалась ко мне стремительно. Она опять из-за чего-то была взвинчена. А страдать, как и всегда, должна была я.
- Нора, - она тяжело дышала. - Ты почему не в кровати?
Она смотрела на мои руки, испачканные серым грифелем.
- Ты опять занимаешься чёрте чем? - она гневно глядела на меня. - Ты маленькая дрянь!
Я опустила голову.
- Что ты рисуешь на этот раз? - она посмотрела мне за спину и замерла.