При подобном подходе вовсе снимается или отодвигается на задний план основной вопрос - о совершенно новом, не сводимом ни к каким аналогиям слове, сказанном Чеховым, о совершенном им «перевороте в литературе»3, осмыслить значение которого пытались писатели от Григоровича и Л. Толстого до Маяковского и Томаса Манна (проблема традиций и преемственности при этом встает совершенно по-особому).
За последние годы немало сделано для преодоления предрассудков, долго господствовавших в науке о Чехове и дающих знать о себе и по сей день. Работы А.П. Скафтымова, Г.А. Бялого, 3.С. Паперного, Н.Я. Берковского, Г.П. Бердникова, И.А. Гурвича и других стали следующей ступенью в изучении Чехова (хотя хронологически они появлялись почти одновременно с работами предшествовавшего этапа). В них предлагаются более специфические и конкретные формулы социального аспекта чеховского творчества, устанавливаются черты сходства и отличия между Чеховым и его предшественниками, идейные и творческие искания писателя рассматриваются в их эволюции.
В 70-е годы при исследовании творчества Чехова все чаще ставится проблема единства художественного мира писателя. Авторы многих работ стремятся осознать чеховское творчество как целостный художественный мир, обладающий такими особенностями, которые объединяют
6
раннее и зрелое творчество писателя, его прозу и драматургию, обеспечивают ему неповторимое место в ряду современников и преемников. В работах А. П. Чудакова решается проблема целостного анализа чеховского творчества; единству художественного мира Чехова посвящены работы Э.А. Полоцкой, М. П. Громова, В. Н Турбина, И. П. Видуэцкой, В. Я. Линкова, Л. Д. Усманова, Л. М. Цилевича, Е. П. Червинскене и других; сходные тенденции можно наблюдать и в мировой чеховиане.
Важно это растущее понимание того, что особенности содержания, стиля, поэтики Чехова базируются на определенной концепции, которая заслуживает особого внимания. Становится все более очевидным, что именно на этом пути определения главной сферы чеховских творческих интересов, осмысления того неповторимого, что Чехов внес в литературное искусство, исследователей и ждут основные открытия.
Но вполне проявились и характерные недостатки, связанные с новыми тенденциями.
Попытки определить чеховскую доминанту предпринимались и прежде, но особый интерес к такого рода исследованиям, обозначившийся в последние годы, вызван знаменитыми книгами М. М. Бахтина о Достоевском и Рабле. Стремление найти
применительно к Чехову формулу не менее емкую, чем «полифоничность» или «карнавализация», становится порой самоцелью, оно таит опасность нивелировки самих различных произведений, когда исследователю важно указать на то, что их объединяет, своеобразие же каждого отдельно взятого произведения представляется чем-то второстепенным4.
Каждая из попыток выделить центральное, главное в чеховском творчестве просвечивает его под определенным углом зрения и полезна уже тем, что позволяет
7
понять пределы ее применимости. Но если взять на выбор некоторые предлагавшиеся в работах советских и зарубежных литературоведов доминанты чеховского творчества, то бросается в глаза пестрота, разнородность самих оснований, по которым такие доминанты выделяются.
Центром чеховского творчества называют либо какую-нибудь тему («нравственного пробуждения», «культуры», «всеобщего обособления» или, по контрасту с этим, «религиозную тему», или «тему взаимоотношения полов»), либо какую-нибудь черту духовного склада писателя («зоркость», «интерес к разнообразным проявлениям жизни»), либо господствующий пафос («протест против пошлости, обывательщины, духовного мещанства»), либо особенности его поэтики («случайностность», «сжатость»).
Очень часто при этом независимо от деклараций исследователя проявляется избирательный подход к творчеству Чехова: анализируются произведения или фрагменты произведений, которые могли бы подтвердить избранную концепцию, другие же, противоречащие ей, оставляются в стороне, объявляются нехарактерными для писателя. Нередко организующий принцип чеховского художественного мира определяется как «ведущая линия», прослеживаемая «по вертикали» (на разных уровнях «пирамиды» чеховского мира) или «по горизонтали» (в разных произведениях). Но модель художественного мира может быть выстроена не по одной линии, хотя бы и пронизывающей разные уровни и произведения, а лишь в системе координат. Такая
исследовательская модель чеховского мира может стать многомерной, если каждое произведение будет понято как результат взаимодействия не одной, а нескольких доминант, а весь художественный мир - как система, развивающаяся во времени.