— Приходите завтра на это же место в это же время, если будете живы, приносите ваши рулоны, и я покажу вам, как надо работать! Пардон, мадам!
Бедная женщина открыла рот, собираясь что-то сказать, да так и осталась стоять с ним, открытым, ошеломленная неслыханным поведением молодого человека в матросской форме. А Шандура между тем достал зеркальце, поправил бескозырку и волосы, тщательно вытер шелковым платочком выступивший пот с лица, вновь принявшего благородный бледноватый цвет. После этого с очаровательной улыбкой повернулся к девушке и попытался представить свои действия как результат похвального желания оградить от неприятности, конечно же, не себя, а ее, Таню. Старуха, дескать, по всему видно, закоренелая мещанка и злая сплетница, и за ее невинной просьбой о помощи скрывался ковар-…».[3]
ОГОНЕК В ОКНЕ
Дорога с моста, изогнувшись, поднимается в пологую гору. Широко на этой горе, под старыми большими деревьями расположилось село Никольское. Шумит маслозавод, скрипят подводы, торопятся на пристань автомашины с грузом. Ничто не нарушает обыденной трудовой жизни села.
Долго бродил я по вечереющим улицам села, по его окрестностям. Волнуясь, думал о людях этого края, о своем детстве и вдруг остановился удивленный перед знакомым домиком. В его окне так же, как и тогда, в детстве, горел огонек.
— А где сейчас Нина Ильинична?
Речь шла о Нине Ильиничне Клыковой, одной из первых моих учительниц. Едва ли она здесь. Ведь с тех пор прошло так много времени.
* * *По дороге торопливо шла женщина, и я с первого взгляда узнал ее.
— Здравствуйте, Нина Ильинична!
Мне было радостно видеть ее, и я не скрывал этого. Да и она тоже живо интересовалась моей судьбой. Говорила она все так же приветливо. Все так же внимательно слушала. Мне подумалось, что она нисколько не изменилась за эти долгие годы, и я сказал ей об этом.
— Нет, что вы! — возразила она. — Старею. А дел в школе по-прежнему полно. Вот и сейчас заходила к своему ученику. Он болен и надо было его навестить…
Когда она рассказывала, в ее словах ясно слышалась не столько забота о себе, сколько забота о своих учениках, о своей школе и работе.
И передо мной мгновенно встали картины иного времени, когда Нина Ильинична была еще молодой учительницей, а мы, можно сказать, — малышами. Это было тревожное время. По вечерам деревенские парни распевали под гармошку прощальные частушки:
Скоро, скоро мы уедем, И уедем далеко, Где советские снаряды Роют землю глубоко!А мы по утрам, замерзая в своих плохоньких одеждах, пробирались сквозь мороз и сугробы к родной школе. Там нас встречала Нина Ильинична и заботилась о нас, как только могла. Кому ноги укутает потеплее, кому пуговицу пришьет к пальтишку. Всяких забот хватало у нее: и больших и малых.
Все мы тогда испытывали острый недостаток школьных принадлежностей. Даже чернил не было. Бумаги не было тоже. Нина Ильинична учила нас изготовлять чернила из сажи. А тетради для нас делала из своих книг. И мы с великим прилежанием выводили буквы по этим пожелтевшим страницам на уроках чистописания.
По вечерам зимой рано темнело, завывали в темноте сильные ветры. И Нина Ильинична часто провожала учеников из школы. Долго по вечерам горел в ее окне свет, горел озабоченно и трепетно, как сама ее добрая душа. И никто из нас знать не знал, что в жизни у нее случилось большое горе: погиб на фронте муж.
— Нина Ильинична, — сказал я, — вот вспомнил я сейчас, как мы учились, и, честное слово, позавидовал Вам… Я не договорил. Она улыбнулась и весело сказала:
— Спасибо!
— Это Вам спасибо!
* * *А поздно вечером я опять видел, как долго горел огонек в окне Нины Ильиничны, сельской учительницы, избравшей школьное дело делом всей своей жизни.
Н. Рубцов[4]
с. Никольское
Газ. «Ленинское знамя», г. Тотьма. 7 ноября 1964 г.
О РОДНОМ УГОЛКЕ
Тихий и красивый город Тотьма, утопающий в зелени садов, расположен на высоком живописном берегу реки Сухоны, несущей свои спокойные, задумчивые воды куда-то далеко-далеко…
Последний, отвальный гудок дает пароход «Чернышевский», отходя от пристани, и быстро проходит рекой, мимо маленьких деревянных старинных домиков, скрывающихся в зелени недавно распустившихся листьев берез, лип, сосен и елей, скрадывающей их заметную кособокость и уже подряхлевший за долгие годы существования серый вид, мимо громадных и мрачных каменных церквей, верхушки которых еще далеко будут видны, возвышаясь над городом.