[49], на площади перед аэровокзалом встреча с героиней, высоченные, квадратом посаженные платаны, кубами подстриженные кусты барбариса, обилие цветов и красного перца, медленный кинематографический ветер в верхушках вокзальных тополей, тепло, но не жарко, ничего не означающий разговор о погоде с тонким лирическим подтекстом, чеховские нюансы в жестах героини: привычка машинально и бегло проводить кончиком указательного пальца по безупречно-античной линии носа и привычка странным, завлекающим манером сужать глаза, щуриться, как на яркое солнце, даже если темно, несколько инфантильный разговор: растягивается середина слова и съедается, словно стыдясь произнесенного, конец, общие историко-географические сведения о черноморских курортах союза, история смерти Иоанна Златоуста на пицунде[50] (никогда бы не подумала! неужели так близко?.. совсем рядом), автобус на гагру, некоторое время бегущий вдоль горной речонки псоу (вино такое есть), собака, только что спящая посреди дороги, с лаем шарахается в сторону, разговор о прекрасном в природе и прекрасном в искусстве – их соотношение, дача сталина под обрывом и монолог героя о вождях, разговор приобретает социальную окраску, героиня смотрит в окно сквозь желтую пыльную занавеску, натянув краешек на южную половину лица, спокойная половина улыбки на фоне морского пейзажа, внезапно хлынувшего справа, рассказ героя о поваре маршала конева – поваре, который варил спецколбасу для начальства, страдающего язвой[51] и отказывающегося перед почетным штурмом лечь в госпиталь, – спецколбасу, где не содержалось ничего вредного, теперь этот повар завстоловой в гантиади, героиня вспоминает, что ее родной дядя служил в дачной охране сталина именно, именно здесь, кажется, именно здесь, и они с мамой осенью в посылках из свежей, пахнущей смолой и морозом фанеры получали яблоки, каждое завернутое в красную шуршащую кальку, чуть давленные груши, переложенные ватой, персики и хурму, в разговор вмешивается классический южный дед – сивоусый, сухонький, с хохолком на затылке – дед с переднего сиденья, оказывается, он грузчик в той самой столовой, какая помянута героем, дед принимается тихо ругать абхазцев, так любили своего лакобу, пока того не расстреляли, когда же расстреляли, то: «какой лакоба! никакого лакоба не знаю!»[52] – злились, хватались за то место, где должен был висеть кинжал, они, абхазцы, вообще народ трусливый: когда он отступал с деникиным, сидели смирно в горах, и только по ночам над биваком – «ж-ж-ж» – летали самодельные, тяжелые, как шмели, пули, летали без толку, но громко и страшно жужжа, гудя, взвывая, спать уж точно мешали, а в добровольческой он был офицером, потом крым, галлиполи, вернулся в середине 20-х («григорий мелехов», – шепчет героине герой)[53] и сразу сел, теперь все равно, плевать на любую власть, тем более теперешнюю, власти-то все одно никакой нет, править некому, взятки все берут, а толку не видно, в гантиади вот кинотеатрик строили, так у половины поселка сараи и заборы кафелем крыты с декоративным узором, понятно, лет двадцать ведь строили, кинотеатрик-то так себе, мест на сто с небольшим, зато никто и не ходит: вентиляции нет, забыли, сволочи, но снаружи посмотришь – красиво, европа тебе, больше чем райком и поселковый совет, а ему плевать, он и телевизор-то покупать не собирается – скоро помирать пора, а как же иначе, да и завстоловой нашей подлец и первый вор, при сталине хоть какой-то порядок был, воровали, воровали понемногу да незаметно: страх есть – совести не надо, это теперь обнаглели и тащат все, вот… помидоры везу, купил, думаете? кра-аденые, мы что делаем: покупаем гниль на базаре, полтинник, к примеру, ведро, а свежие разгрузят – делим… и спохватился: «ццс», курортник все съест: деду трудно остановиться, пол-автобуса начинает прислушиваться с интересом, дед пьян, раньше это не так было заметно, развезло на жаре, в сетке его на коленях действительно помидоры, но все мятые, полувытекшие за время путешествия, штаны в полоску перепачканы пятнами томата, светлыми точками на бордовом фоне выделяются зернышки, в сетке еще газета, тоже в пятнах и две бутылки портвейна «апсы абукет»; дурацкий язык – ругается дед, у него кавказский акцент, фразы посередине стянуты, как джигиты, наборным придыхательным пояском, что за язык такой дурацкий! рынок у них а базар, улица не улица, а аулицавернуться…пешеход создает пространство, самолет – сглатывает… – У Михаила Михайловича Пришвина «самолет пожирает» («Незабудки», глава 18).
вернуться…история смерти Иоанна Златоуста на пицунде… – Иоанн Златоуст архиепископ Константинопольский (347–407) был в 404 г. императором Аркадием Флавием сослан в город Кукус (ныне Гёксун) в Турции. В 406 г. последовал приказ перевести его в Пифиунт (ныне Пицунда в Абхазии). Не вынеся тяжести перехода, Иоанн скончался в Команах Понтийских – греческой колонии в Малой Азии.
вернуться…рассказ героя о поваре маршала конева – поваре, который варил спецколбасу для начальства, страдающего язвой… – Маршал Иван Степанович Конев с начала войны страдал язвой желудка.
вернуться…так любили своего лакобу, пока того не расстреляли, когда же расстреляли, то: «какой лакоба! никакого лакоба не знаю!»… – Нестор Аполлонович Лакоба – председатель Центрального исполнительного комитета Абхазии, как политик выступал за отделение Абхазии от Грузии и присоединение ее к РСФСР. Умер после ссоры с Лаврентием Берией, побывав у того на ужине. По общему мнению, был отравлен. После смерти объявлен врагом народа.
вернуться…а в добровольческой он был офицером, потом крым, галлиполи, вернулся в середине 20-х («григорий мелехов», – шепчет героине герой)… – Галлиполи – полуостров в европейской части Турции, куда из Крыма перебрались остатки Русской армии под командованием барона Петра Николаевича Врангеля (1878–1928). Упоминание Григория Мелехова, героя шолоховского «Тихого Дона», воевавшего в Крыму, но никогда на бывшего в Галлиполи, как бы невзначай раскрывает принцип устройства «романов», обсуждаемых и выстраиваемых в «тупичке коммунального коридора». В них поверхностные сближения и случайные ассоциации становятся основой сюжета.