— Никак меня потеряли? — схватилась женщина и, пригнув козе голову пониже, чтобы та не вздумала брыкаться в такой неподходящий момент или подать голос, посоветовала: — Уходить вам надо, сердешные, уходить. А то, не ровен час… Бегите уж тогда, сигайте в овраг…
Хозяин хутора и верзила-военный были еще далеко, но шли сюда довольно ходко, так что задерживаться здесь дальше действительно было опасно. И Башенин, дав знак Кошкареву, первым, как бы показывая ему пример, пополз к оврагу. У самого края, перед спуском, он остановился, пропустив Кошкарева вперед, понаблюдал, как тот зашуршал ветками, потом обернулся к женщине, поглядел ей прямо в глаза, словно хотел запомнить их надольше, и лишь после сильным рывком кинул тело вниз.
XV
Достать фотографию Башенина и его экипажа для стенгазеты оказалось не так уж трудно — помог Насте с Раечкой лейтенант Козлов.
Как-то в полк, еще на старом аэродроме, прилетал корреспондент армейской газеты, он-то и сделал тогда несколько групповых снимков, в том числе и экипажа Башенина, правда, вместе с экипажем Козлова. Корреспондент расположил экипажи таким образом, будто они, еще не надев парашюты, обсуждали детали предстоящего вылета. На самом деле снимок был сделан после вылета, так как ни один уважающий себя летчик позировать у фотоаппарата перед боевым вылетом не согласится. Правда, корреспондент уговаривал их, чтобы они все же согласились сняться именно перед вылетом, ссылаясь на то, что на снимке под крыльями самолетов обязательно должны быть бомбы, для газеты это, дескать, очень важно. А какие могли быть бомбы, если сняться после вылета, когда бомбы сброшены. Но летчики его уговорам не поддались, и тот, махнув рукой, снял их после вылета. Однако снимок в газете не дали, и, может, как раз потому, что под самолетами не было бомб. А может, и по другой какой причине, кто его знает. Но корреспондент оказался парнем добросовестным и, как бы в порядке компенсации за неустойку, выслал этот снимок в полк, с припиской, что сожалеет и все такое прочее, да еще твердо пообещался приехать в следующий раз сделать для газеты снимки уже прямо в боевом вылете, с борта самолета. Такие случаи, когда корреспонденты летали, с особого разрешения, разумеется, на боевые задания, пристроившись с фотоаппаратом где-нибудь в кабине стрелка-радиста, хотя и редко, но бывали. Поэтому в полку к сообщению этого корреспондента отнеслись вполне серьезно и с понятным интересом, особенно же — лейтенант Башенин: корреспондент прямо писал, что хотел бы полететь на задание именно в экипаже лейтенанта Башенина. Но вскоре после этого письма до ребят дошли слухи, что корреспондент погиб, решив до приезда к ним в полк слетать на боевое задание еще в составе группы штурмовиков: снаряд разорвался прямо в кабине, и оба они — и корреспондент, и летчик-штурмовик — погибли. В полку его пожалели, а фотографию, что он до этого послал сюда, решили оставить у Башенина, которую он, как сообщил Насте лейтенант Козлов, хранил у себя в чемодане.
Так что теперь оставалось только открыть чемодан и достать фотографию оттуда.
Но Настя не захотела об этом и слышать.
— Как это так, человека нет, а мы — в его чемодан. Не хорошо, — заявила она не столько Козлову, сколько девчатам, так как разговор этот происходил уже у них в землянке, куда Настя с Раечкой вскоре пришли с реки и затащили сюда и лейтенанта Козлова. Козлов опять — на ловца и зверь бежит — повстречался им по дороге, и Настя, на этот раз уже сама остановив его, поведала ему с озабоченностью, что к завтрашнему дню им с Раечкой поручено выпустить специальный номер стенгазеты и они хотели бы поместить в этой стенгазете фотографию экипажа Башенина. Только где, мол, эту фотографию достать.
Козлов и рассказал где. Только добавил со смущением, что фотография, к сожалению, общая и как тут быть, не знает, потому что на фотографии его экипаж есть тоже.
— Может отрезать? — предложил он. — Возьмем ножницы и наш экипаж отрежем.