Он водил лучом фонарика по стенам коридоров и комнат. Изредка встречались картины, но чаще свет падал на бледные прямоугольники там, где они когда-то висели. Над изголовьем в одной из спален висели позолоченные[20] часы. Они остановились в половине пятого. Золочёный декор изображал двух солдат в шляпах с перьями, которые с обеих сторон поддерживали руками циферблат.
Он обнаружил комод, где старые сложенные простыни оказались полностью сухими. По углам были припрятаны некоторые предметы экипировки и пара хот-шот обойм. Скорее всего, это место облюбовал для своего логова Ларкин.
Рерваль оставил всё как было.
Он заметил люк, ведущий на чердак и подставил стул. Протиснувшись через люк, он обвёл пространство фонариком.
Чердак был залит водой. Черепица отсутствовала во многих местах. Луч фонаря разогнал темноту: трухлявые стропила, потоки дождевой воды и груды гниющего хлама. Он решил не тратить время зря.
Рерваль вернулся к лестнице, — «Как она прожила здесь так долго? В одиночестве. Неужели изоляция повредила её рассудок? Не потому ли она молчала?»
Он спустился вниз, обходя тазы и кастрюли, собиравшие воду. Сверкнула молния.
Из полуоткрытой двери гостиной светила лампа, он слышал голоса и звон стаканов.
Более тусклый свет пробивался из-под двери столовой.
Рерваль выключил фонарик и достал лаз-пистолет. Он положил руку на дверную ручку и осторожно открыл дверь.
Одинокая свеча трепетала посреди длинного обеденного стола, её танцующее пламя отражалось от тёмной лакированной поверхности.
Пит Гутес сгорбился за столом, подперев голову руками. Рядом с ним стояла недопитая бутылка красного вина, а на столе лежало несколько листков бумаги.
— Гутес?
Гутес поднял покрасневшие глаза. Он, конечно, был пьян, но это была не единственная причина.
— С тобой всё в порядке, Пит?
Гутес пожал плечами. — Неважно, куда ты идёшь, — сказал он, — она в любом случае тебя находит.
— Кто?
— Война. Ты уверен, что находишься так далеко, что она тебя не коснётся, но она всё равно находит.
Рерваль сел рядом с ним. — Война – наша жизнь, ты это знаешь. Первый-и-единственный.
Гутес кисло улыбнулся. — Я устал, — сказал он.
— Поспи. Мы…
— Нет, не в том смысле. Устал. Устал от всего этого, понимаешь? Когда нас отправили сюда…
— На Айэкс Кардинал?
Нет, Рерваль. В лес. На эту миссию. Когда нас отправили сюда, я был благодарен. У нас могло появиться несколько дней, чтобы забыть о войне. Вырваться из её объятий. И когда Вен и Джайхо нашли это место… фес, оно показалось маленьким раем. Маленький рай, всего на денёк-другой. Я ведь не жадный.
— Конечно.
Гутес постучал пальцами по столешнице, а затем сделал глоток вина. Он протянул бутылку Рервалю, и тот тоже отпил.
— Всё отлично, если смотреть издали, — сказал Гутес. — Я имею в виду, если достаточно отдалиться, всё перестаёт иметь значение.
— Похоже на то, — кивнул Рерваль, возвращая бутылку Гутесу.
— Я был далеко, когда умерла Финра. И маленькая Фуна тоже.
— Финра? Твоя жена?
— Нет, — усмехнулся Гутес. — Моя дочь. Моя жена умерла восемнадцать… нет, девятнадцать лет назад. Я сам растил Финру, понимаешь? И всегда думал, что неплохо удавалось. Она была красивой девушкой. И Фуна. Моя маленькая прелесть, первая внучка.
Рерваль смутился. Он не знал, что сказать. «Какая ирония, — подумал он, — я связист, вокс-офицер. Общение – моя специальность. Но я понятия не имею, что сказать этому человеку».
— Хотел бы я, чтоб у меня остались хотя бы их пикты, — сказал Гутес. — Не нашлось времени, пока я записывался. Собирались в последнюю минуту. Мы договорились, что она отправит несколько снимков через Муниториум. Она обещала прислать мне посылку. И писать письма…
— Они не страдали, Пит, — сказал Рерваль.
— Да, я это знаю. Всего лишь небольшая вспышка, и Танит мертва. Бум… спокойной ночи. Я же говорю: всё становится пустяком, если ты достаточно далеко. Знаешь эту песню? «Далеко, на склонах гор…»? Брин Майло иногда её играет.
— Знаю.
Пламя свечи затрепетало и почти погасло, а затем снова разгорелось, когда краешек свечи размяк, дав воску стечь. Раскаты грома пробивались через шум дождя.
20
Едва ли это принципиально важно для повествования, но в оригинале использовано слово "ormolu". Так действительно называется способ золочения бронзовых изделий, при котором на поверхность наносится золотая амальгама, затем изделие отжигается, чтобы удалить ртуть, а слой золота остаётся на поверхности. Процесс довольно опасен для здоровья из-за образования паров ртути. — прим. пер. Bigsmall.