- Каждый должен отвечать за свои поступки. В этом и есть равенство. Я не могу отказаться от ответственности, не могу делать то, что вздумается или захочется из-за какой-то странной прихоти.
Моя речь даже мне казалась жалкой, и я умоляюще смотрела в глаза Сириуса, которые в слабом освещении были аспидно-черными, надеясь, что сейчас он согласится, отодвинется, оставит меня в моем правильном, таком аккуратном, продуманном, спланированном и стабильном мире. Но он улыбнулся… И я уже тогда знала, что эта улыбка – требование хотя бы раз в жизни стать ведомой, отдать власть ему и просто плыть по течению, доверившись курсу, выбранному Сириусом.
- Можешь. Конечно, можешь, девочка. Иначе тебя бы здесь не было.
А ведь он прав. Я все осознавала. И когда его рука властно легла мне на затылок, пальцы запутались в разметавшихся прядях волос, а губы, одновременно имеющие вкус и горькой полыни, и сладкого меда, накрыли мои, я только облегченно выдохнула. Я наконец-то смирилась.
========== Глава 4. ==========
Где-то там, за стенами дома на Гриммуальд-плейс, возможно весь мир падал в огненную бездну, покоренный, уничтоженный и залитый кровью невинных жертв. Быть может, на втором этаже кому-то снились цветные сны, а кто-то видел лишь жуткие кошмары, столь привычные в это проклятое время, когда неприличным стало просто радоваться жизни, смеяться безудержно и беззаботно, любить спокойно, уверенно и без оглядки. И вот здесь, совсем близко, медленно шли часы, отбивая длинные минуты и короткие мгновения, которые эта ночь подарила мне и ему. Быть может, когда-то я еще расплачусь за этот грех, за порочный вкус поцелуя, который навеки останется напоминанием на моих губах. Может когда-то… Но не сегодня, не сейчас.
Губы Сириуса были мягкими, и поцелуй пьянил сильнее огневиски, заставляя все тело лихорадочно дрожать в этой такой непонятной, адской смеси стыда, желания и острой потребности чувствовать его ближе, сильнее, увереннее. Я ощущала, как путались его пальцы в моих волосах, как все ближе и ближе я оказывалась к Сириусу, ведомая им, привлекаемая его сильными руками, одурманенная запахом горького виски, окутывающего нас плотным коконом, проклятая этим огненным жаром и нервной судорогой, растекающимися по телу, заполняющими каждую клеточку и концентрирующимися где-то внизу живота. И я отчаянно дрожала, так неловко кладя руки ему на плечи, так робко сжимая пальцы на мягкой ткани рубашки, так обреченно размыкая губы, впуская его язык, позволяя ему легонько провести по нёбу, прикусить зубами нежную плоть нижней губы и тут же зализать место укуса. Когда поцелуй наконец-то прервался, я была в силах лишь шумно втягивать воздух, который казался таким горячим, как раскаленная лава, обжигал легкие, пламенем растекался по венам.
- Сириус… Я… - Не знаю, что я намеревалась сказать, но слова так и не сорвались с языка, замерев в воздухе невесомым облаком, когда я, как завороженная, встретилась с ним взглядом, вгляделась в его глаза, аспидно-черные в слабом лунном свете и затянутые такой непонятной мне поволокой. Я была так близко, что могла различить каждую ресницу, каждую морщинку в уголках глаз и рта, почувствовать его дыхание, щекочущее мои губы. Так близко, близко, близко. И сердце его билось так отчаянно сильно под моими ладонями, которые я несмело продолжала держать у Сириуса на груди, что казалось еще мгновение, и разорвется.
- Тшшш, девочка. Слова завтра. А сегодня лишь то, что необходимо тебе и мне. - И я сдалась, больше не цепляясь последними титаническими усилиями за здравый смысл, а позволяя себе отдаться безумию, поглотившему меня уже, наверное, давно. Я послушно разомкнула губы, робко ответила на поцелуй Сириуса, так стыдно и неумело, но так чарующе-прекрасно касаясь его языка своим, позволяя ему касаться, казалось, каждого дюйма, прикусывать губы, рвано выдыхая воздух ему в рот.
Когда он медленно, не прерывая поцелуя, уложил меня на диван, и я почувствовала тяжесть мужского тела на себе, я еще, наверное, была готова поддаться страху, сомнениям и попросить Сириуса прекратить это, отпустить меня в свою комнату, в благоразумие и стабильность тщательно выстроенного мною мира. Но слова так и не сорвались с моего языка, поглощенные и сожженные в пламени яростной потребности, и того, что девчонки в Хогвартсе называли “желание”. И я только простонала что-то неразборчивое сквозь сжатые зубы, когда губы Сириуса переместились к моей шее, а язык прочертил ровную линию по жилке, выбивающей пульс в ритме безумного стаккато.
А потом уже не было смысла даже пытаться, потому что я, казалось, разучилась произносить что-либо вразумительное, только выдыхая раскаленный воздух и имя “Сириус”, которое почему-то так развратно звучало, произносимое мною на выдохе, хриплым и осипшим голосом. И остались только ощущения его ладоней и длинных пальцев, на моей талии, когда он потянул основание футболки вверх, обнажая мой живот, еще выше…
- Сириус… - Я испуганно дернулась, пытаясь перехватить его ладонь, но он мягко, но вместе с тем властно, отодвинув мою руку, прошептал мне что-то неразборчивое, но успокаивающее, подложил ладонь мне под спину, немного приподнял меня с поверхности дивана и все же стянул вещь, отбрасывая ее куда-то на пол. Я сильно зажмурилась, только чтобы не видеть взгляд Сириуса, не заметить разочарования в его глазах, если таковое появится. Но он провел кончиками пальцев по моей щеке и прошептал мне на ухо:
- Ты очень красивая, Гермиона. Тебе нечего стыдиться, - я широко распахнула глаза, на минуту недоверчиво прищурившись, позволяя вернуться рациональной Грейнджер, которая слабо верила комплиментам. Но в глазах Сириуса была искренность и странные искорки, поэтому я не стала спорить, а когда он склонился надо мной покрывая чередой поцелуев мою шею, спускаясь все ниже и ниже, я уже не думала о стыде, не сомневалась. Ведь можно хотя бы раз в жизни доверить кому-то выбор, не думать о последствиях? Я искренне хотела верить, что можно…
***
С губ срывались рваные выдохи, тело покрылось испариной, и единственное, что держало меня на грани сознания, позволяло понять, что я все еще имею разум, а не состою только из клубка нервов, посылающих по телу электрические разряды острого, почти болезненного удовольствия, было ощущение обнаженной кожи Сириуса под пальцами. Я не помню, когда он снял свою рубашку, стянул мои пижамные штаны, все это потонуло в ощущении его губ на коже груди, на напряженных сосках, его языка, выводящего какие-то древние руны и тайные иероглифы на моем животе, спускающегося еще ниже, к внутренней поверхности бедра…
- Сириус! - Я испуганно вскрикнула, когда почувствовала прохладу его губ в опасной близости от своей плоти. Святой Мерлин, какой разврат! - Ты же не будешь… там? - Я покраснела столь сильно, что даже в висках закололо от прихлынувшей к голове крови, а Блэк только коротко засмеялся, что я не увидела, а лишь почувствовала по движению губ на чувствительной коже моего бедра. - Сириус! Это неправильно! - Я попыталась сжать ноги, но он легко удержал их в прежнем положении и пробормотал:
- Вот когда будешь знать, что правильно лично для тебя, а не по общественному мнению, тогда поговорим, а пока помолчи.
И только я набрала воздуха, который казался таким горячим, пьянящим, с той целью, чтобы попытаться отстоять свою точку зрения, как рот Сириуса легонько коснулся самого интимного места моего тела. Сил мне хватило только чтобы прокусить собственную губу до крови и оставить ногтями полукружия на плечах Сириуса, настолько остро это было. И не было уже этой комнаты, не было ничего, кроме огненного марева, полыхающего перед глазами, поглощающего мое тело, сжигающего меня в этой агонии потребности получить что-то еще острее, еще сильнее… Я не понимала, что мне нужно, я только невольно выгнулась в пояснице, когда язык Сириуса провел по складкам плоти, задушенно всхлипнула, пока где-то в животе зрело безумное напряжение, сводящее с ума. И еще через несколько минут перед глазами взорвались ярко-алые искры, все тело напряглось, а какие-то потаенные мышцы сильно сократились, погружая меня в блаженное небытие, в черноту, более яркую сейчас, чем какие-либо краски.